Колдовство в Скандинавии. Представления о дьяволе, процессы над ведьмами и ведовство - Юлия Викторовна Антонова-Андерссон

на лбу написать свое имя. На все вопросы она должна была отвечать лишь одно: у нее пошла кровь носом. Услышав это, Сара принялась усерднее молиться Богу и просить его защиты. Господь услышал ее: Анна более не предлагала ей совершать подозрительные обряды.

На этом обвинения не кончились. Сара поведала, что время от времени у Анны появлялись какие-то дела между десятью часами вечера и полуночью. А еще семейство устраивало тайные встречи с Анной Монсдоттер. Что на них происходило – никто не знает.

Анна Сиппель держала удар: выяснилось, что Сара когда-то пыталась украсть у них с мужем муку, но ее поймали, и теперь она мстит своим обидчикам. Анна Монсдоттер действительно несколько раз задерживалась у них, помогая со свадебными нарядами дочерям Анны Сиппель, но ни о каких секретных встречах речи не шло.

Из своей лавки торговец Абрахамссон вытолкал Анну на улицу

Показания другой служанки, Марии Свенсдоттер, еще больше усугубили ситуацию. По ее словам, Анна Сиппель избегала церковь, подозрительно часто принимала ванны – ходили слухи, что так она лечилась от сифилиса. Во дворе Анны якобы жила огромная собака-призрак; подвал, где прятался домовой, постоянно пополнялся деньгами, а по четвергам к семейству наведывался черт с бочкой, полной денег.

Упомянутая Анна Монсдоттер, за острый язык прозванная зазнайкой, – это третья главная обвиняемая в первых стокгольмских процессах. Монсдоттер всегда хотела быть в курсе происходящего и потому заглядывала в лавку мелкого торговца Абрахамссона, где спрашивала, кого дети называют ведьмами. Устав от постоянных сплетен, Абрахамссон как-то указал на вошедшего мальчика и крикнул: «Спроси его. Он, вне всякого сомнения, расскажет тебе, кто его увозит». Ребенок взглянул на Анну и ответил: «Увозящий меня очень похож на вас».

Через какое-то время, беспокоясь из-за слухов, Анна Монсдоттер снова пришла в лавку Абрахамссона и принялась задавать те же вопросы. В этот раз в помещении находились две девочки. Одна спросила: «Может, это вы сами и есть?» Анна тут же принялась охать и оправдываться, но вторая девочка заверила: «Соседка, не притворяйтесь, я точно видела вас на Лысой горе!»

Упав на колени, Анна запричитала: «Пусть черт заберет того, кто болтает обо мне!» Абрахамссон вытолкал ее на улицу и пригрозил: «Нечего проклинать и желать людям несчастья, ибо злые проклятия не возымеют действия на невинного, а вернутся к тому, кто их произносит».

Слухи было не остановить, и Анну пригласили на допрос. Обвинений было несколько: она соскабливала золото с церковных колоколов, на Лысой горе вступала в связь с дьяволом под столом, хлестала детей связанными змеями и рыдала из-за ходивших о ней сплетен, но при этом не плакала перед судьями.

Сначала Анна прекрасно защищалась. У нее были ответы на все вопросы суда. Зачем она носит с собой соль и рожь? Все просто: рожь нужна для пробы, чтобы ее муж решил, нужно ли такую закупать. Почему она прокляла самогонщика Йёранссона? Она этого не делала, она всего лишь прочла несколько строк из книги. Почему она не плачет в суде? Потому что плакала, когда была в тюрьме, и заплачет, если ей дадут жалостливую книгу. Бритту Сиппель она знала, но эту женщину не в чем обвинять: она «крещеная и верующая». Да и пастора она не обзывала «хромым дьяволом», а лишь поинтересовалась, кем был пожилой мужчина с клюкой, что с таким пристрастием допрашивал ее на церковном суде.

Зато на ее обвинителей следует взглянуть поближе. Так, Абрахамссон продавал пиво, несмотря на запреты. Госпожа Гроо учила своих детей кричать, ругаться и плеваться. В завершение обвиненная добавила: «Если бы я могла спасти детей своей кровью, то охотно бы рассталась с жизнью. И детские души были бы в безопасности, если бы не была столь велика родительская злоба, и вместо поругания молились бы они Богу, а не обвиняли невиновных и не пускали детей бегать по улицам. Отдали бы их лучше в школу; я бы с радостью наняла для них священника – пусть я бы и осталась совсем без гроша».

Речь Анны Монсдоттер не впечатлила суд. Против нее и сестер Сиппель выступили почти 50 детей. Трех женщин приговорили к смерти и казнили 29 апреля 1676 года. Услышав решение суда, Анна Сиппель заявила: «Я не ведьма, и даже если добрая сотня епископов и священников будут утверждать, что я являюсь таковой, я останусь невиновной». Присутствовавшие на процессах дети отметили: Сатана теперь был немного в замешательстве, но в целом он вполне доволен достойным сопротивлением своих адептов.

Второй стокгольмский процесс

После казней сестер Сиппель и Анны Монсдоттер судебные разбирательства проходили довольно быстро. Две девушки, 24-летняя Маргарета Матсдоттер и 18-летняя Мария Йорансдоттер, сами назвали себя ведьмами. Показания детей расходились со свидетельствами обвиняемых, но последние подтверждали каждое сказанное слово и говорили, что дети, возможно, помнят произошедшее куда лучше, чем сами подозреваемые.

Поскольку подсудимые были молоды, суд предположил, что у них должны быть «учителя». Маргарета назвала бывшую работодательницу, а Мария – Карин Юхансдоттер, которая позже, находясь в тюрьме, покончила с собой. Тогда девушки выбрали новую жертву: Анну Персдоттер. Та все отрицала. За отказ раскаяться ее приговорили к страшной смерти, теперь уже практически не практиковавшейся в отношении колдуний: сожжению живьем. Маргарета и Мария уговорили ее признать вину, и приговор смягчили, заменив сожжение отрубанием головы. Некоторые члены суда предложили перед казнью «применить к Карин раскаленное железо», но их задумку не поддержали.

Маргарета, Мария и Карин – единственные стокгольмские ведьмы, признавшие свою вину. Казнь состоялась 12 мая 1676 года. Сдержать истерию становилось все сложнее, и в Стокгольме учредили комиссию для рассмотрения дел о колдовстве.

Примерно в это же время дети нашли новых жертв: это Хелена Улофсдоттер, Эльса Тумасдоттер и Эрик Эрикссон. Объединяло их одно: они были целителями.

Когда супруга Бритты Сиппель обвинили в колдовстве и попросили назвать сообщников, снабжавших его магическими заклинаниями, он не задумываясь указал на Хелену и Эльсу, которые лечили его от сифилиса. Хелена была нищей вдовой, выходившей замуж столько раз, что в итоге пастор запретил ей снова вступать в брак, а народ прозвал ее Элин-Семимужницей[35]. Чтобы содержать детей, Хелена продавала перемолотое в ручной мельнице зерно и изготовляла снадобья.

Эльса Тумасдоттер приехала в Стокгольм из Финляндии[36] и не говорила по-шведски, так что на заседание пригласили переводчика. Сама она утверждала, что ей 99 лет, из которых 91 год она занималась врачеванием. Возраст судей не удивил: целительница действительно была стара.

Главным