Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества - Рутгер К. Брегман

«Я ни о чем не жалею»[353], – признался ему Эйхман. Еще в 1945 году он заявлял: «Я сойду в могилу смеясь, поскольку осознание того, что на моей совести пять миллионов человеческих жизней, дарит мне чрезвычайное удовлетворение»[354].

После прочтения 1300 страниц интервью, пестрящих нездоровыми идеями и фантазиями, становится совершенно ясно: Эйхман не был безмозглым бюрократом. Он был фанатиком. Он действовал не из безразличия, а по убеждению. Как и участники эксперимента Милгрэма, он творил зло, потому что искренне верил, что служит добру.

В распоряжении суда имелись расшифровки этих интервью, но Эйхману удалось поставить под сомнение их подлинность. Он сумел сбить с толку весь мир. Все это время пленки с интервью пылились в Федеральном архиве Германии в Кобленце, где их полвека спустя нашла философ Беттина Штангнет. Аудиозаписи подтверждали подлинность расшифровок Сассена.

«Я никогда ничего не делал без четких указаний Адольфа Гитлера или других моих начальников», – говорил Эйхман во время судебного процесса. Он беззастенчиво врал. Впоследствии эту ложь один за другим будут повторять и другие нацисты, утверждая, что они «всего лишь выполняли приказы».

Как выяснили с тех пор историки, приказы бюрократической машины Третьего рейха не отличались ясностью. Сторонники Гитлера редко получали четкие распоряжения, поэтому им приходилось полагаться на собственную фантазию. Историк Ян Кершоу объясняет, что они не столько повиновались фюреру, сколько «работали на него», пытаясь действовать сообразно его принципам[355]. Это порождало между ними конкуренцию: все более радикальные нацисты придумывали все более радикальные меры, чтобы добиться расположения Гитлера.

Иными словами, холокост не был делом рук людей, внезапно превратившихся в роботов. И добровольцы из эксперимента Милгрэма не нажимали переключатель бездумно. И те и другие верили, что находятся на правильной стороне истории. Аушвиц стал кульминацией долгого и сложного исторического процесса, в ходе которого напряжение росло постепенно, а зло все убедительнее выдавало себя за добро. Нацистская пропагандистская машина – с ее писателями и поэтами, философами и политиками – годами исправно работала, отупляя и отравляя умы немцев. Представителей Homo puppy обманывали, промывали им мозги, манипулировали ими.

И только после этого стало возможным немыслимое.

Но не ошибалась ли Ханна Арендт, когда писала, что Эйхман не был чудовищем? Может быть, он просто был хорошим актером и сумел ввести ее в заблуждение?

Так считают многие историки, которые видят в книге Арендт «великую идею, но плохой пример»[356]. Но некоторые философы с ними не согласны – по их мнению, эти историки просто не уловили ход мыслей Арендт. На самом деле еще во время судебного процесса Арендт изучила некоторые записи интервью Сассена с Эйхманом, и она нигде не писала, что Эйхман просто выполнял приказы.

Кроме того, она публично критиковала эксперимент Милгрэма. Как бы сильно молодой психолог ни восхищался известным философом, это чувство не было взаимным. Арендт упрекала Милгрэма в «наивной вере в то, что искушение и принуждение – это одно и то же»[357]. И, в отличие от Милгрэма, она не считала, что в каждом из нас скрывается нацист.

Так почему же в учебники истории Арендт и Милгрэм вошли рука об руку? Некоторые специалисты по наследию Арендт считают, что ее слова неправильно интерпретируют. Это неудивительно – ведь она была из тех философов, которые изъясняются афоризмами и сложными метафорами. Взять хотя бы ее слова о том, что Эйхман «не задумывался». Как пишет Роджер Берковиц, философ имела в виду не то, что Эйхман был безмозглым роботом-убийцей, а то, что он не умел ставить себя на место другого человека[358].

На самом деле Ханна Арендт была одним из тех редких мыслителей, которые считают, что в глубине души большинство людей порядочны[359]. Она утверждала, что потребность в любви и дружбе у человека гораздо сильнее, чем склонность к ненависти и насилию. И даже вставая на путь зла, мы чувствуем необходимость прятаться за ложью и клише, которые придают ему видимость добродетели.

Эйхман – яркий тому пример. Он убедил себя, что совершает великое деяние исторического масштаба, нечто такое, за что его будут восхвалять будущие поколения. Это не делает его чудовищем или роботом – это делает его «командным игроком». Много лет спустя психологи придут к общему мнению по поводу исследования Милгрэма: его эксперимент выявлял не готовность людей подчиняться, а их конформность.

Поразительно, насколько Ханна Арендт опередила свое время, – ведь она пришла ровно к тому же выводу.

К сожалению, незамысловатые выводы Стэнли Милгрэма (о том, что люди бездумно подчиняются злу) отпечатались в массовом сознании куда прочнее, чем многослойная философия Ханны Арендт (согласно которой людей соблазняет зло, выдающее себя за добро). Это говорит о режиссерском таланте Милгрэма, его драматургическом чутье и понимании того, как работает телевидение.

Но прежде всего, на мой взгляд, Милгрэма прославило то, что он представил доказательства в поддержку многовекового убеждения. «Эксперимент убедительно подкрепил старейшее и важнейшее самосбывающееся пророчество о том, что все мы рождаемся грешными, – пишет психолог Дон Миксон. – Большинство людей, включая атеистов, считают, что нам полезно напоминать о нашей греховной натуре»[360].

Но почему мы так охотно верим в собственную порочность? Почему теория лакировки постоянно возвращается в новых обличьях? Я подозреваю, что это во многом связано с удобством. Как ни странно, вера в нашу греховную сущность нас успокаивает. Это своего рода освобождение от ответственности. Ведь если большинство людей плохие, то нет никакого смысла с этим бороться или этому сопротивляться.

Кроме того, вера в греховную сущность человечества дает четкое объяснение существованию зла. Столкнувшись с проявлениями ненависти или эгоизма, вы можете сказать себе: «Ну что ж, такова человеческая природа». Но если вы верите, что люди добры, то вам неизбежно придется задуматься о том, почему зло вообще существует. Это придает смысл сопротивлению злу и налагает на нас ответственность – мы не имеем права бездействовать.

В 2015 году психолог Мэтью Холландер просмотрел записи 117 сеансов на установке Милгрэма[361]. После тщательного анализа он выявил закономерность. Испытуемые, которым удалось остановить эксперимент, прибегали к трем тактикам:

1. Разговаривали с жертвой.

2. Напоминали человеку в сером лабораторном халате о его ответственности.

3. Раз за разом отказывались продолжать.

Коммуникация и конфронтация, сострадание и сопротивление. Холландер обнаружил, что эти тактики использовали практически все участники эксперимента (по большому счету почти никто не хотел его продолжать), но те,