Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 2 - Альманах Российский колокол

дальний конец посёлка направлялись мать с девочкой лет четырёх, укутанной платком поверх пальтишка, как это практиковали в семидесятые. Макарыч узнал их – соседи, приезжавшие на дачу от случая к случаю. Девочка обернулась, увидела Деда Мороза и застыла. Мать, чуть старше Ольги, фыркнула, дёрнула дочь за руку:

– Ну чего же ты?

Она узнала Макарыча в костюме Деда Мороза, улыбнулась, отпустила дочь. Макарыч сел спиной к своему дому на заваленную снегом колоду и призывно развёл руки для объятий. Девочка прибежала к Деду Морозу, он посадил её на колено:

– А ты стишок мне расскажешь? Как тебя зовут?

– Даша, – пропела девочка.

Макарыч оглянулся. Лиза, Ольга, Никита смотрели на него из окна и видели, что мешок, лежащий у ног Макарыча, – пустой. Даша и мать тоже видели пустой мешок. Макарыч встретился взглядом с Лизой и еле заметно кивнул. В ответ кивнул Никита.

Даша, на ходу исправляя «Маша» на «Даша», рассказала стихотворение:

Даша варежку надела.

– Ой, куда я пальчик дела?

Нету пальчика, пропал,

В свой домишко не попал!

Даша варежку сняла.

– Поглядите-ка, нашла!

Ищешь, ищешь – и найдёшь.

Здравствуй, пальчик!

Как живёшь?

Для верности она жестикулировала крошечными ручонками, словно расправляя найденную варежку. Макарыч заказал песенку, и Даша спела очень редкую, туристическую: «Шептали подруги, что ёлочка – чудо. Красива, только очень горда…»

Слеза замёрзла в уголке глаза Макарыча: он эту песню слышал в студенчестве. Переглянулся с матерью Даши. Та скромно потупила взор. Потом Даше пришлось в очередной раз рассказать «Снег искрится на поляне», Макарыч сегодня несколько раз слышал этот стишок и уже запомнил слова.

– Громче! Плохо слышу! – попросил Макарыч, потому что за его спиной заскрипел снег.

Даша декламировала стишок «как положено», когда в спину Макарыча что-то ткнулось. Дед Мороз завёл руку за спину и нащупал сильную мужскую ладонь. Похоже, Никита прополз между сугробами. И вот на глазах изумлённой Даши не из мешка – пустой мешок по-прежнему лежал на снегу, – из ниоткуда Дед Мороз извлёк подарок. Довольно простая поделка – деревянный человечек из сосновых шишек, скреплённых пластилином, мандаринки и несколько конфет, всё перевязано ленточкой.

– Настоящий, – довольно шмыгнула носом мать Даши и захлопала в ладоши.

Даша благодарно прильнула к Деду Морозу, и тот прослезился:

– Беги к маме!

Они ушли. Макарыч проводил их взглядом и пошёл в дом:

– Настоящий! Я – настоящий!

Бор

Устремлённые ввысь сосны рассеивают июльский зной золотистыми солнечными стволами. Качаясь здесь десятилетиями, они и не подозревают, что раньше назывались корабельными и обязаны были окончить свой век на морях, лишённые крон, сломанные чужими просоленными ветрами. А теперь они лишь пропускают ветерок откуда-то из звенящей комарами дальней чащи. Пропускают, чтобы покачать редкие былинки борной травы, что толпятся среди сброшенных шишек. Глаза отдыхают, начинают видеть каждую мелочь. Узоры коры. Муравьиную дорожку, струящуюся среди прошлогодней хвои. Недосягаемые пахучие кроны этих сосен. Моих сосен. Кроны вверху качаются не так, как былинки внизу. По-царски величаво. Взгляд рассеивается, кажется, что вдруг начинаешь видеть весь этот тихий мир вокруг сразу целиком. Так по отдыхающему телу растекается, пульсируя, истома близкого сна. И вдруг! Фу!.. Резкая крикливая музыка заглушает шёпот ветра. Разбуженный взгляд собирается на тропинку. По тропинке уверенно семенит сандаликами местный ангел – светловолосая девочка лет четырёх. Обеими руками она цепко держит умыкнутый у мамы золотистый мобильник, включённый в режиме радиоприёмника. На неё нельзя сердиться. Заботливо свитые материнской рукой беленькие хвостики и загорелые в тон сосновым стволам икры крошечных ножек беззаботно мелькают среди этих стволов. И сосны незримым взглядом вечности провожают самоуверенное и наивное человечество по тропе к цивилизации…

Кадис

– Там! – пообещала она. – Где кончаются дороги…

Когда всё кончилось – я уехал на Запад.

Стоял стылый бесснежный январь.

Каждый указатель, который попадал в свет фар, был двойным… или тройным.

«Смоленск… и… Минск…», «Минск… и… Брест…»

Это её тень скользит следом? За правым пассажирским стеклом?

Нет, не она – показалось.

«Мадрид… и… Лиссабон…»

Возле Толедо вышел подышать.

Асфальт был покрыт тонким ломким льдом.

В Испании тоже зима…

Я заблудился на развязке, когда объезжал Севилью.

И вдруг – холод в груди.

«Кадис 50 км» – и дальше ничего!

Дороги кончаются.

Солнечный диск над горизонтом слепил, мешал рассмотреть белый город впереди…

Зачем я сюда приехал?

На подземной парковке тщательно сдал задом, аккуратно по разметке.

Зачем-то погладил руль… и бережно прикрыл дверь.

Обернулся.

Грустный взгляд фар в темноте.

Так умеют прощаться только машины.

Перед тем как закроются ворота гаража нового хозяина.

«Прощай!» – я пожал плечами и пошёл наверх.

Его рокот я услышал до того, как увидел.

Океан.

Я помедлил с закрытыми глазами.

И пошёл на звук, стараясь смотреть под ноги.

Справа девушка сидела на высоком парапете и смотрела на воду…

Куда не хотел смотреть я.

– Она? – Я сбежал и поднялся к ней по ступенькам.

Не она.

Просто чужая девушка. Местная…

И я поднял глаза туда, куда смотрела она.

Океан.

Огромная волна – от края видимости до края – с шелестом обрушила свой гребень где-то далеко от берега, чтобы скользким шёлковым покрывалом прибиться сюда – к неестественно яркому жёлтому песку пляжа.

Солнце – в лицо.

Почему-то безветрие.

Обходя лужи, оставшиеся после прилива, я пошёл к воде.

На пляже никого.

Только чайки.

Вдали справа в мареве мерцал белизной старый город.

Вот здесь и кончаются дороги.

И что мне теперь делать?

Хлопки крыльев за спиной.

Я не обернулся.

Новая волна издалека справа шумно двинула белёсым краем мимо меня и улеглась у моих ног…

Лёгкие шаги, которые нельзя услышать, а можно только угадать.

Сейчас я обернусь, а это – снова не она! О, мука!

Она шла ко мне чуть вприпрыжку.

Посмотрела боком, как смотрят птицы.

По-птичьи тряхнула головой.

Её обнажённое юное гибкое тело было темнее песка, на котором не оставляли следов маленькие ступни.

Она улыбнулась – сверкнула глазами и зубами.

Посмотрела на меня, как раньше… счастливая радостью новой встречи.

Не говоря ни слова, взяла меня за руку.

Её ладошка была прохладной, как тело, к которому я страстно прижимался когда-то…

И мы пошли вдоль прибоя…

Следующая волна набежала на пляж, и мы рассмеялись ей беззвучно, потому что брызги не коснулись нас.

Все заботы отодвинулись куда-то далеко, как отодвинулись звуки улиц…

Мы шли и шли.

Только город в дымке почему-то не приближался…

Ему просто