За рулем: Его восхитительная история - Джим Кларк

В: Что может ждать человека по итальянским законам, который является частично ответственным в аварии, в которой погибли 15 человек?

О: Скажем так, я не единственный, которого обвиняли в этом. Итальянская полиция и люди, которые проверяли трассу перед гонкой и вынесли заключение, что она безопасна, также ответственны за случившееся. Я не знаю, как далеко они могут зайти.

В: Можете ли вы продолжать носить звание чемпиона мира, не выступая в Италии?

О: Да, без проблем.

В этот момент другие репортёры начали задавать вопросы. Согласно моим записям, речь шла о нижеследующем.

В: Вы не знаете, о чём хотела Вас спросить итальянская полиция?

О: Насколько я понимаю, они хотят призвать кого-нибудь к ответу и обвинить. Я самый удобный человек для этого.

В: Вы считаете, что они могут призвать вас к ответу и обвинить?

О: Знаете, я нахожусь в очень трудном положении. Я единственный, кто участвовал в этой аварии и может ответить на какие-то вопросы, так как в аварии участвовало всего два гонщика.

В: Вы задавали себе вопрос о том, что вы сами думаете об этом инциденте?

О: Я абсолютно чётко ответил себе на вопрос о том, была ли это моя ошибка, но я бы не сказал, что это была чья-то ошибка.

В: Может вернёмся к инциденту с судьёй? Что вы знаете об этом — вы знали, что судья готов и ждёт вас, чтобы допросить?

О: Да, но вчера вечером я сказал шефу полиции, что не смогу явиться на допрос.

В: Как он отнёсся к этому?

О: Его это полностью устроило. Мне кажется, что он был доволен этим. Он сделал отметку о том, что я отказался подписать заявление и что я не явлюсь на допрос, после чего предположил, что мне надо поручить вести это дело адвокату в Италии.

В: Вы готовы вернуться в Италию, чтобы разобраться с этим делом при условии, что с вами поедут английские юристы, все документы будут переведены надлежащим образом, чтобы вы понимали, о чём идёт речь?

О: Сначала необходимо понять, с чем я должен разобраться, потому что я не могу понять, как они могут возложить на меня какую-то ответственность за аварию.

В: Дело продолжается уже два года. Делали ли вы какие-то попытки узнать, какие у него перспективы?

О: Да, конечно. Две группы юристов независимо друг от друга рассматривали это дело, и мы находимся в постоянном контакте с ними, чтобы понять, что происходит.

В: Как я понимаю, в итоге всё свелось к тому, что вы не можете рассказать на допросе в этом году что-то ещё кроме того, что вы не рассказали в прошлом году?

О: Да, именно это я и сказал итальянским следователям. Я им рассказал, что в прошлом году за мной пришли во время свободных заездов со словами: «Вы пойдёте с нами», а не «Не могли бы вы проследовать за нами?». В итоге после фразы «Вы пойдёте с нами» я провёл три часа у следователя вместе с переводчиком. В итоге мы подготовили заявление, и я подписал его. Что ещё я должен вспомнить спустя два года?

После ещё нескольких вопросов пресс-конференция закончилась, и журналисты вернулись в свои офисы, чтобы написать свои статьи. На часах было 8 часов вечера, а я вернулся из Италии в 7 утра. Моя голова гудела от вопросов, и я очень устал. Я был рад, что этот день закончился.

Одним из последствий моих раздумий об ужасной аварии в Монце было то, что я стал очень серьёзно задумываться об опасностях автоспорта. Гонщикам приходится осознавать риски своей профессии, но после таких аварий зачастую хочется просто вернуться домой. Каждый гонщик понимает, что гонки это опасный спорт, но я думаю, что в определённой степени этот спорт настолько опасен, насколько это чувствует гонщик. Люди часто говорят мне, что они не могут поверить, что я могу чего-то бояться, находясь на гоночной трассе. Но на самом деле страх — важная часть автоспорта, поскольку, если бы бояться было нечего и не было никаких пределов, то за рулём гоночных машин можно было бы творить любые глупости, и гонки не существовали бы, как отдельный вид спорта.

Главная привлекательность автоспорта для меня состоит в том, что ты можешь пилотировать машину на пределе физических возможностей, но не переходя его. Я всегда осознавал и уважал пределы безопасности для себя и других гонщиков, и предпочту однажды проиграть гонку, чем перейти предел возможностей: своих или машины. Меня тысячу раз спрашивали, почему за рулём, скажем, Jaguar D-Type я могу быть быстрее, чем тот парень, если у нас одинаковые машины и, теоретически, один гонщик должен быть столь же быстр, как и другой. Именно здесь проявляется разница в способностях, отпущенных природой. Человек, наделённый талантом, может зайти дальше, чем тот, кто им не обладает. Так прирождённый художник может нарисовать на холсте картину, а у большинства из нас получится какая-то белиберда. Именно поэтому я считаю, что гонки — это искусство.

Я часто говорил, и другие гонщики подтверждают это, что пилот боится только механических проблем своей машины. Механических отказов сегодня меньше, чем шесть или семь лет назад, и сами машины стали не только быстрее, но и безопаснее. Например, в 1963 году мой напарник Тревор Тейлор попал в ряд аварий за рулём Lotus с шасси с монококом, и я уверен, что в машине с обычным шасси он получил бы куда более серьёзные травмы, нежели в машине с монококом.

Машина, на которой он попал в аварию в 1963-м, пережила фантастически сильный удар, и чуть не развалилась пополам. При этом он смог финишировать на повреждённой машине. То же самое случилось, когда он попал в аварию в Энне, и оба раза кокпит пилота оставался практически целым. В Руане в 1962-м, когда он врезался в заднюю часть машины Тринтиньяна в конце гонки, от задней части машины Мориса практически ничего не осталось. Но при этом машина Тревора была практически не повреждена, и он отделался лёгким испугом, что казалось практически невероятным, учитывая эти аварии. Также я вспоминаю аварию Дэна Герни в Индианаполисе, и все американцы