Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

на восточном побережье Апулии, который к концу 1481 г. «милостью Божией владениям светлейшего короля Фердинанда[435] был возвращен»[436]. На самом деле, отвоеванию Отранто во многом способствовала не сила оружия и военные успехи христиан, а неожиданная смерть Мехмеда II в мае 1481 г. и начавшаяся после этого борьба за власть между его наследниками Баязидом и Джемом, которым было не до итальянских дел[437]. В прокламациях папы содержатся некоторые фактические противоречия. С одной стороны, он говорит, что «священная армада» для борьбы с турками уже готова, и он дает ей свое благословение. Но с другой — он подчеркивает, что необходимо собирать единый флот европейских правителей, к которому присоединятся и папские галеры. Кроме того, папа обращается к дожу Генуи с просьбой помочь святому делу финансами. Деньги предлагается собирать от налогов, габелл, взимать денежные штрафы с преступников, а также использовать последних на строительстве и снаряжении кораблей парусами, канатами, оружием и всеми другими необходимыми вещами[438]. Дож Генуи на словах полностью соглашается с призывом папы. Всем генуэзским властям в колониях и факториях, среди которых назван подеста Каффы (domino potestate Caffe) были разосланы соответственные письма, в которых излагалось содержание прокламаций папы[439]. Однако дело закончилось всего лишь ограничением генуэзской торговли в турецких землях, а отнюдь не крупномасштабным выступлением объединенной священной армады против них. Папе оставалось лишь выразить неудовольствие этой торговлей и еще раз напомнить о необходимости вести против турок непримиримую войну[440].

Итак, после падения Константинополя в 1453 г. крестоносная риторика в Европе была велика. Не утихла она и на рубеже XV–XVI вв. Один за другим появлялись проекты создания крупных коалиций, объединения сухопутных и морских сил, способных не только остановить турок, но и вернуть утраченные земли, особенно эгейские острова[441]. Однако когда дело доходило до реальных действий, каждый старался занять выжидательную позицию, сохранить нейтралитет, договориться с султаном в надежде, что турки обойдут стороной именно его владения. Каждый больше надеялся на хорошо оплаченную им милость победителя, чем на собственные или объединенные силы Европы. Это касается даже Ордена госпитальеров, который, казалось бы, существовал для борьбы с неверными врагами Христа[442]. Сразу же после провала планов крестового похода Пия II[443], стало очевидно, что объединение сил Европы против османов невозможно. С каждым новым завоеванием, с каждой новой победой османов в европейском обществе иллюзий оставалось все меньше и меньше. Даже после смерти Мехмеда II в 1481 г., когда мечты о победе над турками обретают, как многим тогда казалось, реальные формы, дальше риторических рассуждений и теоретических планов крестового похода дело практически не доходило. Это чувство безысходности и разобщенности христианского общества, разъедаемого сомнениями и страхами, в 1482 г. прекрасно выразил вице-канцлер Ордена госпитальеров Гийом де Каурсен: «Будучи неспособными открыть глаза, которые заволокло страстями, христиане отказываются от благоприятной возможности, предоставленной им, и каждый занят только своими делами. Воистину, кровь Христова в душах христиан холоднее, чем Сарматское море. Тот, кто должен кипеть, замерз больше, чем ледник»[444]. Отдельные военные успехи рыцарей госпитальеров при защите своего острова, как например, отражение атаки турками Родоса в 1480 г., снятие осады турками Белграда в 1456 г.[445], антитурецкие выступления Венеции 1470–1474 гг. или возвращение Гидрунта (Отранто) в 1481 г. не могли переломить ситуацию. Всем было понятно, что каждый должен был выживать самостоятельно. Но если в Европе, по крайней мере, думали о мерах защиты от турецкой экспансии и развивали теоретическую крестоносную активность, то Кипрское королевство, погрузившееся в собственные финансовые и внутриполитические проблемы и, кроме того, находившееся во второй половине XV в. несколько за границами непосредственного театра военных действий, осталось далеко в стороне от поиска решения турецкой проблемы, занимавшей во второй половине XV в. всю политическую авансцену Леванта.

Если антитурецкие войны латинян в конце XIV–XV вв. были продиктованы острейшей необходимостью защиты самих себя, а крестоносная идея служила в них объединяющим началом, то крестовые походы против Египта становятся уже абсолютным анахронизмом. Поэтому после крестоносных войн Пьера I Лузиньяна флаг крестовых походов против Египта больше не поднимался. Это не означает, что начинается какой-то совершенно бесконфликтный период отношений с Египтом, но военные столкновения с ним старались больше не облекать в форму крестовых походов.

Отношения Кипра с Египтом после 1370 г. в целом внешне казались достаточно мирными. Для средиземноморского купечества мир с Египтом 1370 г. и относительно спокойные отношения с турками Малой Азии в последней четверти XIV — начале XV в., не приводившие к прямым крупным военным столкновениям с ними[446], принесли некоторую стабильность в регион в целом, означали выход из экономического кризиса, поразившего европейскую торговлю с Востоком во время военных действий крестоносцев, способствовали быстрому развитию торговых контактов Генуи и Венеции с Сирией и Египтом. Сразу после заключения мира 1370 г. вновь была открыта церковь Св. Гроба в Иерусалиме[447]. К 1380-м годам увеличивается поток паломников в Святую Землю. Период между 1380–1420 гг. был особенно спокоен и благоприятен для совершения паломничества в Святую Землю[448]. В 1433 г. Святую Землю посетил Бертрандон де Ла Брокьер и Жак Кер. Брокьер впоследствии напишет, что в Дамаске он встретил многих паломников, направлявшихся в Мекку, а также европейских купцов, покупавших там специи[449]. В сирийских городах паломники не раз встречали христиан: как греков, так и латинян, постоянно или долгое время проживавших во владениях султана Египта. Многие из них прекрасно себя чувствовали в стране султана, вполне там адаптировались, обзаводились имуществом и недвижимостью и проживали в прекрасных условиях. Эта ситуация характерна и для XV[450] и для XVI в.[451]

Политическая стабилизация способствовала также активизации европейской торговли между Кипром и соседними мусульманскими странами. С арабами Египта, да и турками все больше предпочитали устанавливать экономические связи, чем воевать. И правительства Венеции и Генуи, и частные лица, граждане республик, искали возможности установить деловые контакты с правителями турецких и сирийско-египетских городов. Коммерция с мусульманским Левантом в последней трети XIV в. — начале XV в. достигает своего пика[452]. Все торговые источники: контракты, книги счетов, торговые практики, протоколы судебных дел, касающихся коммерции[453], — наглядно показывают высокую активность европейского купечества на рынках Галлиполи, Адрианополя, Бруссы, Александрии, Бейрута, Триполи, Дамаска. Турецкие рынки предлагали продукцию Малой Азии и Черноморского бассейна. В Турцию импортировали ткани, хиосскую мастику, кипрский сахар, вино, экспортировали оливковое масло, сладости, фрукты, в частности инжир и лимоны, хлопок и, конечно, квасцы[454]. Торговые центры султана Египта оказались основным и едва ли не единственным связующим звеном с Центральной