Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

в Одессе 4 месяца, что дало ей возможность окончательно развалиться, быть побитой Григорьевым и уйти за границу России; может быть, Фрейденберг даже и воспользовался этим, желая сделать удовольствие своим сородичам в Москве, но у него было свое начальство, и в Одессе, и в Париже, и, таким образом, «продал» Одессу не только он, но целая компания!

Тревожить штаб во время погрузки и ожидания отхода поезда было бы с нашей стороны нерационально, а потому мы решили ехать с ними в том же поезде. Мы подошли к товарному вагону с солдатами, и последние, без лишних слов, подали нам руки и втащили в свой вагон. Затем у поперечной стороны вагона послали нам одеяла и предложили лечь, а когда мы это исполнили, накрыли нас одеялами, и мы моментально уснули и не заметили своего обратного «морского» путешествия.

Не помню, по каким соображения мы оставили этот поезд на узловой станции Лейпцигская и вечером сели в вагон III класса (других, впрочем, в поезде вообще не было!). В купе, кроме нас, не было никого, а так как была уже ночь, Новаковский заснул на верхней полке, а прочие расположились внизу и дремали полулежа. Полка против Новаковского осталась свободной. Вдруг на какой-то станции нас разбудил шум: румынский солдат схватил Новаковского за ногу и старался стащить его вниз. В коридоре стояло еще несколько солдат. Но тут с полки, которую мы считали, засыпая, свободной, вдруг поднялся французский офицер! Румыны оставили ногу Новаковского в покое и бежали!

Новаковский поблагодарил француза по-французски (он владел этим языком), на что француз ответил ему на чистом русском языке: «Не стоит благодарности! Надо же помогать друг другу против всякой сволочи!» Сон пропал, и завязался общий разговор.

Офицер представился нам как подпоручик князь Мещерский и рассказал свою довольно интересную биографию. В 1902 году он окончил Николаевское кавалерийское училище и вышел в какой-то полк. В следующем году в Македонии вспыхнуло восстание против турок. Жизнь мирного времени корнету не нравилась, взял отпуск и поехал в Македонию помогать повстанцам и оставался там до тех пор, пока восстание не было подавленно турками. Тогда он вернулся в свой полк. За такую авантюру начальство его, понятно, по головке не погладило, и он был уволен в запас армии.

Время тогда было довольно мирное, но все же во французской Африке кое-какие повстанцы были. Мещерский арабам не симпатизировал, а потому решил принять участие в их подавлении. Приехал во Францию и подал прошение о принятии его во французскую армию. Французы запросили Российского посла, что это за человек. Посол навел справки и ответил: авантюрист! Тогда французы сказали Мещерскому, что офицером они его не примут и предложили поступить в Иностранный легион рядовым! Он согласился. В течение многих лет он прошел всеми солдатскими званиями, и, наконец, был произведен в корнеты, в каковом чине он и был при нашей встрече – «су-лейтенант[126]», а на груди имел Военный крест (не помню, со сколькими звездочками на ленте) и несколько иных отличий. «Теперь я пользуюсь, хоть небольшим, но все же весом! – закончил он свой рассказ. – И состою в штабе армии переводчиком».

«Но почему Вы не едете в штабном поезде?» – спросили мы его. «Терпеть не могу начальства! Предпочитаю свободу!» – ответил он. Разговор перешел на современные темы, на которые он смотрел оптимистически и говорил нам, что армия ожидает подкреплений (причем не мог вспомнить русского слова «войска» и называл их «трупами[127]»).

Итак, начав свою военную карьеру в 1902 году корнетом, он в 1919 году был все еще им! Карьера незавидная, но он был доволен (что, конечно, самое главное!) и остался оптимистом. Конечно – и в Македонии, и в Алжире, и в Марокко, и в Великой войне он остался здрав и невредим, а это самое главное!

Мы разговаривали с ним до утра, пока утром не прибыли в Аккерман. Появился его вестовой, негр. Мещерский очень картинно подставил свои плечи, на которые негр также элегантно набросил ему голубую бурку африканского кавалериста. Мы расстались с ним навсегда.

Но самым удивительным в этой встрече было то, что мы не посвятили его в свои дела, и если упомянули о них и зачем мы едем, то сделали это так вскользь и между прочим, что я об этом не помню. Между тем, он мог бы нам быть очень полезен! Не в смысле протекции – на это его чин был слишком мал – но мог бы нас представить кому нужно и, вероятно, не отказался бы быть переводчиком (наш Новаковский говорил по-французски, конечно, хуже его и притом от волнения заикался, не находя сразу нужных слов). Использование неожиданного знакомства, повторю, нам не пришло в голову.

Мы вышли на городскую сторону вокзала и увидели смеющуюся толпу вокруг чего-то. Это «что-то» оказалось французским чернокожим, который сидел на ступеньках входа на вокзал и монотонно повторял по-русски: «Я тоже большевик!»

Русские офицеры в городе были уже без погон и не такими веселыми, как в первый наш приезд в Аккерман. Некоторых из них мы интервьюировали. Они рассказали, что румыны предложили им разоружиться и в дивизионе произошло разногласие, чуть-чуть не приведшее к драке! Большая часть решила подчиниться требованию, меньшая – отказалась и вместе с частью машин ушла к польской дивизии генерала Желиговского[128], которая находилась где-то севернее Аккермана. Оставшиеся сняли погоны и находятся в неопределенном положении, вероятно, будут отправлены к бригаде генерала Тимановского, которая после перехода через Днестр и разоружения сидит в каком-то лагере в устьях Дуная, в тифозных бараках, среди камышей, москитов и лихорадки и голодает. Приятная перспектива!

Мы пошли во французский штаб, расположенный в каком-то большом барском доме возле города. Принял нас какой-то капитан Генерального штаба. Прочитав наш документ, он сказал, что «по изменившимся обстоятельствам контракт должен считаться аннулированным»! Мы, собственно говоря, удивлены этим не были, но Новаковский пробовал протестовать. «Стоит ли об этом говорить? – ответил капитан. – Мы бросили в Одессе целую армию, а что такое вы? Кучка людей!» Откровенно и верно! Замечу, что я, хотя и не говорил по-французски, но все-таки помнил достаточно, чтобы понять ответ капитана, который, кстати, говорил очень ясно и не слишком быстро. А потом Новаковский повторил нам эти же слова переводом более полным.

Мы попросили у него совета, что же нам теперь делать? Естественно, он предложил нам Иностранный легион и, тоже естественно, мы от этого отказались. Упомянул и о польской дивизии генерала Желиговского (прославившегося впоследствии захватом