Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

Гершфельда в школе. Узнал, что Касымов нагло нас обманул. Накупив продуктов на мои деньги, он теперь заявляет, что «достал» 5 кг. мяса и 2 кг. сала [нрзб: скотского?] и в «возмещение за труды» требует с Гершфельда две плитки чая. Недурно! Здесь за плитку чая дают 10 кг. муки. Мошенник и нахал первой степени этот Касымов. Теперь хоть только деньги с него выручить...

Был в ССП, получил пропуск в закрытую столовую научных работников. Завез в Рад[ио]-ком[итет] передачу «Два друга».

28. Окончил рассказ «Глухой ночью». Рассказ получился интересный. Был в Радиокомитете. Получил от редактора казахского дет[ского] сектора «заказ»: написать рассказ, стимулирующий ребят к занятию сельским хозяйством. Обещал сделать через недельку, они его переведут на казах[ский] язык.

Опять был у Гершфельда. С Касымова он ничего не получил — ни денег, ни товару.

Сегодня пришло письмо от Миши из Анджала. Таким образом мои все братья и сестры нашлись.

Март.

1. Утром пошел в столовую, с'ел порцию манной каши на водичке, оттуда отправился к Сандлеру. С ним пошел в театр, просмотрел новую пьесу Ставского «Война». Много треску и выстрелов, громких газетных фраз, но нет глубины.

Отдал Сандлеру песни: «Кр[асная] Армия», «Песня матери» и пьесу «Буря». Песни ему понравились, хочет сделать музыку, а пьесу обещал прочитать вместе с худ[ожественным] руковод[ителем] театра.

Снова был у Гершфельда, там встретился с Гузами. И Гершфельд и Гуз усиленно уговаривали меня после войны поселиться в Кишиневе. Гершфельд обещал устроить меня завед[ующим] литерат[урной] частью филармонии и в консерватории, а Гуз «предложил» место директора Госуд[арственной] Молдавской Библиотеки (!) Смех... Я, конечно, на все согласился, при условии, что мне будет предоставлена хорошая квартира. Распределение портфелей!

2. Начал перепечатывать «Глухой ночью», сделал 10 стр[аниц] на машинке. Был в Радиокомитете. Мою музык[альную] передачу «Два друга» забраковали, но я об этом не жалею — мало она мне нравилась, совершенно бессюжетная вещь. Больше таких передач писать не буду. Договорился о чтении (на завтра») «Войны и математики». Времени мне дано 33 минуты. Я утром читал — вышло 35 мин[ут]. Придется немного подсократить.

Кстати, сегодня приятная новость: Паша прислала из Москвы сказки для малышей, которые я просил: «Лис», «Марсик», «Трактирщик и барон». Она не все нашла в перепечатанном виде и частично прислала черновики, хорошо и это! Я предложил Поповой и она с радостью за них ухватилась.

— Давайте, давайте, мы будем передавать, у нас нет ничего для маленьких.

Попова сообщила мне, что в Ташкенте нет материала для детского сектора, сообщила фамилию редактора и предложила мне послать туда мои вещи. Я обязательно это сделаю, но сначала спишусь.

Вечером пошел провожать Гершфельда, который должен был уезжать сегодня, но оказалось, что он отложил свой от'езд на два дня. Весь вечер пропал. Гершф[ельд] говорит, что он все-таки получит с Касымова продукты, которые тот будто-бы обещает привезти к нему на квартиру.

Вечером написал черновики писем в Ташкентский радиокомитет и в Детиздат (туда я думаю направить сборник оборонных рассказов).

3. Утром перепечатал письма; перед тем, как пойти в студию, сдал их.

Выступление мое с очерком «Математика в военном деле» прошло удачно. Говорят, что я читал хорошо. Я не волновался, чувствовал себя уверенно, следил за часами и уложил передачу в намеченное время, кое-что выбросив.

Вечером опять был у Гершфельда, он мне написал (хотя я его совершенно об этом не просил) очень лестный отзыв о моем переводе молдавской песни «Посылка Сталину». Свою рецензию он дал, как председатель Союза Совет[ских] Композиторов Молдавии.

Сегодня получили два письма. Одно от Анатолия — он очутился в Троицке, работает в Авиашколе.

Другое от Паши с печальным известием о смерти бабушки — Елизаветы Дмитриевны Губиной. Она умерла от сужения пищевода на 87-м году отроду. Больше двадцати лет была слепой.

4. Пошел утром провожать Гершфельда, но не проводил, т[ак] к[ак] у него сорвалось дело с билетом. Распрощался и ушел.

Получил письмо от Губиных с подробностями о смерти бабушки. Костя служит в МПВО

5. Кончил перепечатывать «Глухой ночью». Перечитывал сказки, присланные Пашей.

6. Был в Радиокомитете, отдал «Глухой ночью» и «Мурат-тракторист». Оказывается, «Огонь над пеплом», который должны были передавать 5-го, задержан, т[ак] к[ак] у ЦК есть какие-то замечания.

Был у Гершфельдов, Д[авид] Г[ригорьевич] уехал.

7. Утром отправился в Талгар. Посчастливилось сразу же сесть на машину, доехал прямо до Ходасовых.

Купил у них 1½ к[ило]гр[амма] сливочного масла и старик дал мне кусок свиного сала — грамм 800, за который пока ничего не взял.

— Расчитаемся потом! Ведь не в последний раз видимся. Сала у меня нет, это я только для вас, для такого милого человека!

Мы с ним выпили, т[ак] к[ак] я принес ½ бутылки водки.

Вечер провел у Лели Молодовой, у нее же переночевал.

8. Утром ходил по талгарскому рынку три часа и только купил на 10 р[ублей] маку (3 р[убля] стакан). А потом напился чаю и двинулся в город пешком.

Шел очень хорошо, быстро, обгоняя всех пешеходов, телеги, запряженные осликами, быками и лошадями. Дорогой нагнал одного еврея, эвакуир[ованного] из Слуцка (Минск[ой] области), который работает в колхозе, 10 км. за Талгаром. До города шли вместе. Очень было трудно итти по булыжной мостовой, вывертел себе ноги. Очень трудными и длинными показались последние километры пути — по городу. Зато с каким наслаждением снял с себя все и растянулся на постели с книжкой в руках.

Сливочное масло произвело фурор — мы его не видели с тех пор, как приехали в Алма-Ата.

9. Отдых, ничегонеделанье. Целый день валялся, спал, читал. Начал читать «Le vingtième siecle» — Robida. Много раз я ее начинал читать, но бросал. Теперь дочитаю до конца.

10. Ходил в Радиокомитет. «Огонь под пеплом» все еще в ЦК, там его читают, он нравится, просили передать мне, что материал хороший. «Мурат-тракторист» забракован: скучно и надумано; нет интриги, фигура Мурата не увлекает. Это все верно, рассказ писался без увлечения.

11. Перепечатал сказки: «Лис Патрикеевич», «Китайский гусь».

12. Утром перепечатал «Трактирщик и барон». Затем получил письмо от Паши, которое меня очень взволновало: там была записка от Абрамова! Он приглашает к себе для переговоров о том, чтобы оживить «Бойцы-невидимки»... Полетел бы я в Москву, если б можно! А рукописи у меня нет... Написал два письма: одно Паше, с поручением выкопать рукопись и передать Абрамову, а другое