Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

с рыжей бородой, бледно-желтое лицо, скорченная фигура, лохмотья. Умер ли он от истощения (он страшно худой) или задохся в плотном ящике, куда, быть может, забрался в пьяном виде? Кто знает... А где-нибудь в дальнем краю друзья и родные «ждут милого гостя, ждут вести о нем...» О жизнь, жизнь!

После завтрака в ресторане заходил в радиокомитет и отдал Поповой международный обзор.

11. Наконец-то получил талоны на обед для семьи. Это выход из положения, которое начинает становиться затруднительным. Цены на рынке ужасающие: дикий безудержный грабеж. Привожу «на память потомству» некоторые цены. Молоко 15 р[ублей] литр, яйца 50 р[ублей] десяток, мясо 70 р[ублей] кг., мука 30–50 р[ублей] кг. (мы еще месяц тому назад покупали по 17–18 р[ублей]), масло 200 р[ублей] кг. и более, но его, собственно, даже и нет в продаже. Даже лук дошел до 14 р[ублей] кг. (когда мы приехали, был 1–2 р[убля] кг.). Какая-то вакханалия...

Вечером составил новый план 3 картины III действия «Острова Н».

12. Был у Квитко, снес ему «Приключ[ения] Давида», «Аслан Темиров — разведчик», «Начало разгрома» и две песни. Я прочитал подстрочный перевод его большого стихотворения о мальчике, который работал поваренком у немцев в штабе и передавал партизанам то, что там узнавал. Квитко очень понравилась моя «Песня немецких солдат». Он очень хвалил начало «Приключений Давида», диалог, типы. Договорились, что он прочитает мои материалы к завтрашнему дню, а я зайду.

Пишу новым пером «Спар» (позолоченным), которое мне достал Адик интересным способом: получил от мальчика, которому дал за это почитать «Чудесный шар». Перо очень хорошее.

13. Опять полдня провел в столовой; я теперь занимаюсь снабженческими функциями; вчера и сегодня получал обеды на дом и сам там питаюсь, в столовой; это большое подспорье. Хлеба я ухитряюсь получать по 600–800 гр[амм] в день и это позволяет нам питаться хлебом вдоволь. Времени уходит много, но что же поделаешь?..

Был у Квитко. Договорились взять за основу мои радиопьесы. Основной герой — Давид Лейзер; вводятся Хаим Лейзер и Юхим Погорелко, полковник Думмеркопф. Сюжет предложил я, Квитко одобрил. Дня через два я к нему приду с планом.

Сейчас, когда я пишу (7 часов вечера) предупреждение о том, что в 8 часов будет какая-то важная передача. Интересно, что-то будет?.. Ждать еще час. Наверное, будет выступать кто-нибудь из вождей. Галюська уверяет, что будет об'явлено о войне с Турцией или Японией или Болгарией...

830 вечера. От сердца отлегло — оказывается, об'явили военный заем 1942 года. Интересно, что за полчаса до передачи я как раз высказал Галюське такое предположение и угадал!

Об алма-атинской весне. Удивительно она паршивая. Вот уже несколько дней нет солнца, густые тучи, холод, дожди... Мозглая сырость, холодно. Никуда не годится здесь весна.

Поздним вечером набросал краткий план пьесы, которую ориентировочно назвал «Давид Лейзер».

14. Утром написал подробный план «Лейзера» — 4 действия, 9 картин. Столовая и получение обеда (очень неважного, надо сказать) отняли около 6 часов! Возмутительные порядки.

15. День прошел в суете, ничего не сделано — все столовая.

16. В два часа ночи нас разбудил стук в окно и голос: «Тетя Каля!» Оказывается, приехали Молодовы.

Не спали до 6 утра — все разговоры. Они рассказывали о своих мытарствах в Сарат[овской] области и в дороге. Приехали они голодные и нашему небольшому продовольственному запасу сразу пришел конец.

После сна в течение 2–3 часов поехал в столовую. Узнал о приезде Гершфельда, пошел к нему — дома, все равно, работать нельзя — в комнате 9 человек!

Гершфельду поручено организовать Молдавский ансамбль песни и пляски и он мне заказывает монтаж для него.

17. Дома хаос и безалаберщина. Заходил к Квитко, работа над пьесой откладывается. Помогал Герш[фельду] перетаскивать вещи на новую квартиру — он получил комнату в гостинице «Дом Советов».

18–19. Опять весь день столовая. С вечера поехал с Молодовыми на вокзал и там провел не ахти какую приятную ночь, почти не спал. Вернулся домой в 7 часов утра (Вива тоже ездил со мной и ночевал там). Но все это оказалось впустую — они не уехали и явились к нам после обеда, часа в 4. (это уже 19). Узнал из «Каз[ахстанской] правды» о смерти моего «друга» В. С. Планкина, с которым пришлось два раза разговаривать по поводу квартиры.

Получил местное письмо от Миши, оказывается, он мобилизован и сейчас здесь, в Алма-Ата.

Вечером (19) были с Гершфельдом на ансамбле красноарм[ейской] песни и пляски войск НКВД. Познакомился с руководителем ансамбля, заслуж[енным] артистом КССР Бор[исом] Александр[овичем] Орловым.

20. Утром в 6 часов снова проводил Молодовых на вокзал (на этот раз на городской). Столовая опять отняла весь день. Разболелась голова.

Вечером ходили с Гершф[ельдом] к Орлову. Г[ершфельд] просил у него монтаж, который они исполняют, а взамен обещал дать им свои песни, написанные (за исключением одной вещи) на мои слова. Я читал Орлову ряд моих стихов, Герш[фельд] играл и пел. Орлов намерен большинство вещей использовать. Вернувшись лег спать — работать уже не мог.

21. Был у Квитко. Пьеса все еще не движется. Он просил принести ему для прочтения мои книги.

Опять получил письмо от Миши с указанием адреса. С Гершф[ельдом] условился о написании договора на литмонтаж.

22. Получены пропуска в закрыт[ый] распределитель. Торжество! Гал[юська] ходила туда и принесла 400 гр[амм] сливочного масла!

Был в Радиокомитете. Попова вернула мне «Алт[айские] Роб[инзоны]» и междун[ародный] обзор — не годится, т[ак] к[ак] слишком серьезен. Просила написать биографии, о которых мы договаривались раньше и два рассказа. Я дал заглавия: «Под игом» и «Заря свободы».

Включили в план три передачи по «Царскому Токарю». Познакомился в столовой с композитором Купрейшвили, который давно еще взял у Герш[фельда] мою песню «Две войны», чтобы написать музыку.

Ночью написал план и 3 страницы рассказа «Под игом» — из греческой жизни.

23. Утром был в Союзе композиторов, пытался найти тариф на оплату песен и монтажей, но не удалось.

Долго стояли в закр[ытом] распределителе, Галюська получила кило изюму. Еще новая очередь — этот распределитель!

Ходил к Мише — встретились с ним после 16-летней разлуки. Изменились мы оба немало за это время — и конечно, не к лучшему. Поговорили о многом, сидя на фундаменте казармы, где он помещается. Потом я озяб (вечер был холодный) и распрощались.

24. Достали тарифы, но очень низкие; Герш[фельд] попытается найти другие,