Запад знакомится с Востоком. Представления средневековых европейцев о восточных народах - Геннадий Геннадьевич Пиков

Изрядная доля прагматичности в отношении к религии видна и в том, что хронист активно проводит идею поддержки похода со стороны Бога, который делает все возможное и невозможное, чтобы противодействовать злу и максимально уменьшить человеческие жертвы. Крестоносцы постоянно называются воинами Христа (Christi milites), «народ Христа» (Christi gente), войско Христа (militia Christi). Говорится о божественном покровительстве крестоносцам во время сражения: «огонь, обратясь на турок, сжег некоторых из них, но от того пламени Бог наших тогда освободил»[223]. Турки порой выступают как сильный народ, но христиане становятся еще сильнее, благодаря божественной поддержке: «если Богу угодно, они никогда не будут так же сильны, как наши»[224].

Любопытно, что хронист имеет в виду только католических воинов. Византийский император изображен в хронике хитрым и подозрительным человеком, который помогает крестоносцам только из-за боязни нападения с их стороны. Поэтому часто Бог охраняет крестоносцев не только от турок, но и от наемников византийского басилевса: «…неверный[225] император Алексей приказал туркополам и печенегам нападать на них и убивать»[226]. Тогда Балдуин «с крепкой душой устремился на них, и превзошел их с Божьей помощью»[227]. Разозленный «несчастный император вновь приказал своим войскам напасть на герцога и народ Христа»[228]. Во время очередной стычки с византийцами, Боэмунд, не понимая, почему на него нападают, спрашивает, зачем они убивают «народ Христов и мой»[229]. Тем не менее император постоянно обдумывает козни против крестоносцев: «В тот час император, кипя и содрогаясь от гнева, раздумывал, каким образом ему искусно и с коварством схватить этих Христовых воинов»[230]. Только божественная благодать избавила крестоносцев от этих козней.

Таким образом, религиозные идеи и образы не были пустым звуком для участников Первого крестового похода. Они обосновывали легитимность и идеологическую обоснованность столь необычного в прошлом для Европы предприятия и, в то же время, позволяли и рядовым воинам находить смысл своего собственного участия в нем. «И теперь, когда слышишь вновь патетическую симфонию романского мира, думаешь, что перед ним не напрасно прошел некогда в мареве пустыни его таинственный вождь, Рыцарь бедный, молчаливый и простой»[231].

Христианская полемическая литература XII века об исламе, Мухаммеде и арабах.

«Период невежества» продолжался до Крестовых походов. Один из ученейших людей северной части Европы, современник Альбара Пасхасий Радбертус, обсуждая в своих обширных комментариях к Евангелию от Матфея проблему «последнего дня», упоминает сарацин, но уже не для того, чтобы доказать, будто они являются воплощением Антихриста, а чтобы продемонстрировать пределы триумфального шествия Слова Божьего. Он уверен, что предсказание Матфея «И проповедовано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам, и тогда придет конец»(24–14) сбывается: проповедники пронесли «благую весть» не только до западных островов (Британия и Ирландия), но и до сарацин, которые отвергли его.

На примере интерпретаций Беды Достопочтенного и испанских авторов видно, что раннесредневековая литература по исламу создавалась преимущественно теологами, информация отбиралась предвзято, факты сознательно или бессознательно искажались. Преобладали религиозно-идеологические мотивы, ибо надо было найти религиозное обоснование исламу и его основателю.

Мусульмане, захватившие все Южное и Восточное Средиземноморье, оттеснили христиан от общения с остальным миром, мусульманское окружение создало некую «мусульманскую стену». Кругозор европейцев практически до самого начала Крестовых походов не менялся. Вильям Мальмсберийский (1090–1142) считал, что весь мир, кроме Европы, принадлежит мусульманам. Петр Достопочтенный (сер. 12 в.) полагал, что ислам исповедует треть или даже половина народов всего мира.

Наиболее яростным в своих нападках на мусульман был в к. XII – н. XIII веков итальянский мистик Иоахим Флорский. Для него конец света был близок, и главным орудием Антихриста он считал сарацин. Флорский заявил, что Антихрист уже живет в Риме и Саллах ад-Дин – его слуга, при котором усилилась мощь ислама на восточных рубежах христианства.

Но до XIV в. апокалептическая роль ислама не влияла на реакцию европейцев на ислам. Единственное исключение – речь папы Иннокентия III (1160–1216) в 1213 г., адресованная всей Европе, в которой он идентифицирует сарацин со зверем из Апокалипсиса. Папа в своей речи делает из всей традиции категоричный вывод о том, что сарацины – это зверь из Апокалипсиса, «число которого 666» и будет доказывать, что конец его близок, ибо почти 600 лет из этого числа прошли (отсчет от 622 г. или 632 г., года смерти Мухаммеда).

Первый Крестовый поход, его успех вызвали чувство триумфа и презрения к мусульманам. До 1100 г. встречается только одно упоминание имени Мухаммеда в средневековой литературе вне Испании и Южной Италии – в хронике «История своего времени в пяти книгах» Ральфа Глабера. Хроника написана на основании письменных и устных источников и собственных наблюдений. Интересен один эпизод: аббат монастыря в Клюни Майолус был взят в плен сарацинами; он уронил Библию, и один из сарацин наступил на нее ногой, но другие возмутились, и сделали ему выговор за оскорбление «пророков». Это первое свидетельство о контакте между клюнийским монастырем и исламом. Глабер добавляет, что сарацины верят, будто ветхозаветные пророчества воплотились в Мухаммеде и выводят его происхождение от Измаила подобно генеалогии Христа в начале Евангелия от Матфея.

Действительно, христиане считались у мусульман «людьми Писания» (ахл ал-Китаб), но «нарушителями закона». В Коране (Сура 3 Семейство Имрана, 71/64) христиане обвиняются в том, что исключили из священных книг упоминания о Мухаммеде и его миссии в качестве последнего пророка: «О, обладатели Писания! Почему вы облекаете истину ложью и скрываете истину, в то время как вы знаете!»

Представление о Пророке и природе ислама окончательно сформировалось в Европе примерно в течение первых 40 лет XII в.

Образ этот начал формироваться в момент расцвета Западной Европы, но этот расцвет шел параллельно расцвету арабского мира. Неудивительно, что как в христианстве, так и в исламе стали появляться настроения непримиримости друг к другу. XI век – переломный в отношениях между христианством и исламом. Тот факт, что мусульмане были знакомы с Евангелием, но отвергли его, теперь вменяется им в вину и служит поводом причислить сарацин к язычникам.

В XI–XII вв. в Западной Европе появились первые жизнеописания Мухаммеда, где использовалось небольшое количество фактов, в основном, из византийских источников. Эти факты касались его женитьбы, припадков, его христианского окружения, планов всеобщей сексуальной свободы.

В ХI – ХII вв. в Европе появились первые жизнеописания Мухаммеда. В этом жанре написаны поэмы «Vita Machometi» Эмбриха Майенского (поэма из 1142 строк) и «Otia de Machometi» Вальтера Компьенского (поэма из 1090 строк). Популярные на Западе легенды о