Миры Пак Чханука. Откровенный портрет Пак Чханука, созданный им самим - Пак Чханук

подтверждая, что она была добавлена постфактум!) Благодаря этой загадке о «потерявшемся репликанте» мы получаем намек на существование еще кого-то. Того, кто делает вид, что уснул, когда Рэйчел спрашивает: «А ты сам проходил этот тест?» То есть Декарда.

Еще одна известная «ошибка» – фотография Рэйчел. Девочка, запечатленная вместе с матерью, – конечно же, не Рэйчел, и это вызывает у нас грусть. Это – символ имплантированной памяти. Однако когда фотография появляется в кадре, с точки зрения Декарда она перестает быть подделанным прошлым. Крупный план оживает в конце кадра: внезапно фотокарточка ярко освещается, а фигуры и тень от дерева приходят в движение. Можно ли воспринять эту нелепую полусекундную ошибку как авторский комментарий к внутренней связи и родству между Декардом и Рэйчел? Более того, некоторые утверждают, что у всех репликантов в фильме хотя бы раз зрачки на мгновение освещаются красным. Естественно, в сцене, где Декард беседует Рэйчел у себя дома, это происходит и с ним.

После того как Рэйчел уходит, Декард, сидя за пианино, погружается в раздумья. Множество разбросанных перед ним фотографий вызывают чувство тревоги. Охваченный беспокойством, он хочет поскорее удостовериться в своем собственном прошлом. А также… Сон о единороге. Нет доказательства тому, что это мифическое бессмертное животное не является имплантированным воспоминанием. Тщетная надежда и желание того, чья жизнь коротка. На внешней стороне дома, в котором обитал Рой с товарищами, сверкает огромная неоновая вывеска YUKON – созвучно с единорогом, unicorn. Живой образ единорога во сне Декарда сливается с игрушкой, сделанной из фольги. Оставив эту подделку, Гафф не только признает, что позволил Рэйчел уйти, но также намекает на истинную сущность самого Декарда (в оригинальном сценарии после побега героев Гафф должен был преследовать их до самого конца; в конце Рэйчел просит Декарда убить ее, и конечно же, он выполняет ее просьбу). А слова «Но разве кто-то из нас бессмертен?» многократно повторяются в воспоминаниях, окончательно закрепляя схожесть Рэйчел и Декарда. В последней битве и Рой, и Декард получают травму руки, становясь зеркальным отражением друг друга.

В оригинальном романе Филипа Дика[272] не только Декард, но и Тайрелл, и даже Гафф были репликантами. Каждый раз герои Филипа Дика приходят в отчаяние, осознав, что они являются кем-то другим («Вспомнить все»[273] по мотивам рассказа «Мы вам все припомним», а также повесть «Вторая модель»[274] и рассказ «Пришелец»[275], готовящиеся к экранизации). Быть может, следуя логике названия оригинального романа «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», стоит переименовать фильм: «Мечтают ли репликанты о единорогах?»

К несчастью для всей интриги, в 2000 году режиссер Ридли Скотт заявил, что считает Декарда репликантом. Однако Харрисон Форд утверждает, что во время съемок режиссер уверял, что Декард является человеком.

Скажешь – убью! | 말하면 죽는다!

Закон Гришэма

Адвокат нью-орлеанской мафии, знавший, где запрятан труп сенатора, заканчивает жизнь самоубийством в Мемфисе. Правду о его смерти знают лишь мальчик, случайно оказавшийся на месте происшествия, и убийца. Если молчать, тебя будет преследовать закон, а если рассказать правду, тебя будет преследовать мафия. Мальчик и женщина-адвокат оказываются в безвыходной ситуации, и лучшая защита – это нападение.

Читая роман Джона Гришэма «Клиент», я не мог не думать о том, как поступил бы, будь я голливудским режиссером, который должен экранизировать эту книгу. Этот роман с первым тиражом в два миллиона экземпляров в твердой обложке, не является просто палп-фикшеном. Он не просто «киношный», но скорее похож на сценарий фильма. Не просто роман, который позднее был экранизирован, но наоборот, как будто сценарий фильма был адаптирован и превращен в художественное произведение. Я считаю, что Гришэму следовало сначала написать сценарий и продать Голливуду, разве только он был бы готов отказаться от огромной финансовой выгоды. Более того, здесь присутствует откровенная идеологическая связь между писателем и читателями! Для меня «Клиент» воспринимался как американская версия «Хочу то, что запрещено»[276] и «Цветет гибискус»[277].

Если бы этой был мой фильм, то, во-первых, я выразил бы дань уважения Фрэнку Капре. Не министры или сенаторы, а невидимые герои, работающие в тени, защищают законы и справедливость США, веря в то, что преданность и жертвы героических личностей приводят к победе великого закона и справедливости. Критика американского права и справедливости служит стратегией для более широкого утверждения и поддержки этих ценностей.

Во-вторых, я бы акцентировал внимание на разрушенных семьях свидетеля Марка и адвоката Реджи, раскрыв их прошлое через перекрестное чередование флешбэков. Ведь в конечном счете это история о том, как взрослая женщина и мальчик, встретившись, образуют нечто вроде идеальной, пусть и воображаемой, семьи. Без сопереживания чужой боли не может быть и исцеления. Сильная женщина-адвокат предстает как богиня справедливости, а вместе с тем – как символически замещающая отсутствующего отца и незрелую мать. Мальчик, оказавшийся в беде, – это и гражданин, отчаянно нуждающийся в защите закона, и воображаемый сын, восполняющий нехватку материнской любви. Ведь Реджи стала адвокатом по защите детей, переживших насилие, после того, как бывший муж отобрал у нее собственного ребенка. Марк – младенец, которому нужно выпить ее избыточное молоко, а Реджи становится объектом любви для неудачливого Эдипа.

В-третьих, на роль чернокожего судьи Рузвельта я бы пригласил Джеймса Эрла Джонса, известного как голос Дарта Вейдера. Кажется, Гришэм создавал этого персонажа, уже имея в виду великого актера. Судья Рузвельт – человек, преисполненный сочувствия к слабым, обладающий обширными юридическими знаниями и безукоризненными принципами. Его споры с Марком, а также сам судебный процесс, в ходе которого он высмеивает лукавого прокурора ФБР, безусловно, являются одними из наиболее блистательных в романе «Клиент». Для Марка он предстает в образе строгого отца. По сути, именно с этого момента США начинает казаться страной, в которой остается хоть малейшая надежда на справедливость.

Но каков результат? После Сидни Поллака, мастера превращать любой сюжет в мелодраму («Фирма»), и Алана Дж. Пакулы, параноидального теоретика заговора левого крыла Голливуда («Дело о пеликанах»), мир Джона Гришэма, переосмысленный Джоэлем Шумахером, не особо смог послужить национальным интересам США, разве что обеспечил впечатляющие кассовые сборы в иностранной валюте. Искусно встроенные консервативные механизмы так и не заработали, заржавев на месте, а вместо них на первый план вышла лишь еще более откровенная правая идеология.

Отвращение к либерализму, показанное в «Пропащих ребятах», и стремление к катарсису американского среднего класса в «Падении» были по-своему честны – и в этом их сила. Зато в экранизации «Клиента» сенатор, выступавший в оригинале как страстный защитник природы, превращен в жалкого политикана, тогда как по-настоящему мерзкий прокурор Фолтриг показан как вполне обаятельный мужчина.

Роль судьи Рузвельта также заметно сокращена. Напомню: сенатор и судья – демократы, а прокурор – республиканец. И вот, в финале фильма мы видим, как самодовольный прокурор, не скрывая удовлетворения, рассуждает о своем возможном участии в президентской гонке. Возможно, это не просто коррумпированный фильм о коррумпированном прокуроре, ищущем в доме коррумпированного адвоката тело коррумпированного политика. Возможно, это своего рода ультраконсервативное объявление войны демократической правящей администрации.

Мемфис, где есть Элвис, но нет мафии, и Новый Орлеан, где звучит джаз и правит мафия, словно символически образуют контрапункт – два лица Америки, два противоположных мифа, наложенных друг на друга.

Комната Айвори | 아이보리의 방 |

Среди многих великих мастеров Джеймс Айвори является режиссером, чье творчество нам сложно принять. Несмотря на известность, которую принесла ему «Комната с видом»[278], у него так и не появилась широкая аудитория поклонников. Лично у меня тоже этот британский ретроэстет с классическими вкусами никогда не вызывал особого интереса. Но однажды, наткнувшись на интервью великого Мартина Скорсезе, в котором он признался, что снял «Эпоху невинности» из зависти к Айвори, я пересмотрел свое отношение. Так я наверстал упущенное и посмотрел две его