Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

в ее квартиру. Тут звонок в дверь. Открываю – а на пороге Любин сын Саша и бородатое чудо-юдо. Быть может, это звучит театрально, но меня словно молния ударила. Не то чтобы я влюбилась, просто увидела вместо Гусейна какое-то сияние. От него веяло чистотой.

Тут Саша говорит, что это – его друг Гуська. Тренер по карате. Он будет здесь жить. Очарование мигом прошло. Мне доверили ключи, а тут какой-то неизвестный бородач. Правда, Саша сказал, что мама его боготворит.

С собакой я продолжала гулять. Как ни зайду, гость в белых кальсонах. Я тогда не знала, что это кимоно. Поняла только после фильма «Кровавый спорт». Так им впечатлилась, что сказала Гусейну: «Если проголодаетесь, приходите к нам двумя этажами ниже. Накормлю».

В тот день я много размышляла. Мне не хотелось замуж. Жених меня, конечно, боготворил, но он был завзятым картежником. В полночь я услышала звонок в дверь. Входит это чудо-юдо и говорит, что хочет есть. Накормила мужика, а потом мы проговорили всю ночь. Рассказали о себе все как на духу.

Тетя потом спросила, какой национальности мой новый избранник. Я сказала – дагестанец. А она – нет такой нации! Есть русские, татары и евреи. Если он не еврей, значит, татарин. Такое было у нее простое деление.

Гусейн: За рубеж нас не пускали. Только однажды Александр Михайлович Самсонов, куратор единоборств от Госкомспорта, предложил поехать на соревнования по контактному карате. Там бывали смертельные случаи, так он обещал, что, если наш боец победит, пусть даже убьет кого-то, ему героя дадут. Спросил: «Готовы рискнуть?» Я в ответ: «Готов, но только если поедут мои ученики, дагестанцы. Как я на смерть поведу постороннего человека?» Самсонов долго думал и сказал: «Нет. Нам нужна география развития спорта».

Еще чиновников раздражало, что мы японским милитаристам поклоны бьем. Японцы хотели быть спонсорами московской Олимпиады. Привезли пожилого мастера с десятым даном. Самсонов предупредил: «Никаких поклонов. Черные пояса снять!» Но вошел старик, поклонился, и все мы, как один, поклонились в ответ.

Японцев потом спросили, как они оценивают технику наших мастеров. Те ответили – третий или четвертый дан. Наверное, из вежливости. Учиться было негде и не у кого. Мы это компенсировали желанием и воображением. Из пустоты всё создавали путем переломов, ушибов, растяжек… И самое удивительное – делали это правильно. Когда границы открыли, оказалось – могут наши ребята еще как. Просто доверять надо было, не прятаться, учиться и учить.

Ольга: Приезд в Дагестан в 1984 году был своего рода бегством. Здесь, в горах, я почувствовала себя свободной. Хотя не обошлось и без проблем. Люди казались странными, по-русски говорили плохо, постоянно спрашивали, как я себя чувствую. В Москве так не принято. Гусейн два года без зарплаты работал внештатным художником, чтобы нам дали землю.

Сад наш я, худенькая, тоненькая, вскапывала ломом. Жили с милым в шалаше, потом – в старом вагончике, который раньше был курятником. В нем мы задержались на двенадцать лет. О Гусейне тогда уже шла молва. Карате вошло в моду, а его команда не знала поражений.

Но вскоре – новый удар. Этот спорт запретили. Денег нет. Я не понимала, как жить. Гусейн всегда был для меня учителем. Он сказал: все знают божьи заповеди (я с трудом их вспомнила, делая вид, что знаю), но никто по ним не живет. А мы будем. Это легко.

Гусейн: У нас не было ни работы, ни денег. Была только идея школы. Все знакомые говорили, что она нужна. А сделали мы одни. Потому что вычеркнули себя из жизни, уехали. В больших городах ничего добиться было нельзя. Многие пытались, а потом приходили то боксеры, то борцы, и оставляли их у разбитого корыта.

Место для школы мы выбрали подальше от города, с плохой землей, чтобы никто не покусился. Вокруг зеленела одна полынь. Зато сейчас в Халимбекауле все растет. Есть такое выражение в Китае: «Какое же тут захолустье, если в нем поселился хотя бы один благородный человек?» Это уже центр.

Ольга: Дом мы строили сами. Саманные кирпичи резали два года. Когда родня Гусейна пришла помогать, я работала наравне с мужчинами. Сделала пять штук и поняла – сейчас сдохну. Ладно, думаю, пусть помру, но уйду последней. После этого дагестанцы меня зауважали.

Мы к тому времени уже работали с детьми. Не только обучали их спорту, но и читали «Нравственные письма» Сенеки, европейских философов, китайские притчи. Ребята понимали, что стили разные, а суть одна. Чиновники были щедры на посулы, но деньги выделять не спешили. Когда они нам обещали оплатить поездку в Москву и подвели, я сказала, что больше не переступлю их порогов. Мы продали кирпичи, запасенные для дома, и на вырученные деньги отправили ребят в столицу. Я получила величайший урок: отдай последнее – и порадуешься.

В Москве мы познакомились с журналистом Володей Лукьяевым. Он написал первую статью про нас. Она называлась «Ушу по-дагестански». После нее мы получили семьдесят три тысячи писем. Со всей России повалили сотни людей. Ехали «в Халимбекаул, к Магомаеву». Они вытоптали весь наш огород. Я уходила в укромное местечко в кукурузе и плакала – мне нечем было их кормить, я устала от бесконечной стирки и уборки, бросила тренироваться. И тут Бог мне будто по башке дал. Люди к вам едут, значит, вы им нужны. Радоваться надо. Я даже уставать перестала. И туалеты мыла с легкостью.

Все пошло своим чередом. Я так организовала дежурство, что даже находила время помочь Гусейну с очередной художественной выставкой. Он писал тушью: масляные краски стоили дорого. Оригиналы его рисунков покупали в Америке по триста долларов. На эти деньги мы и начали строить школу.

Гусейн: В Китае я оказался потому, что рисовал эту страну. Сделал в Москве в 1987 году выставку иллюстраций к китайскому эпосу. Удачный был год, я еще получил Гран-при на биеннале графики в Гаване. Работы по роману «Речные заводи» про восстание в Китае я подарил КНР. Такие революции обычно возглавляли мастера боевых искусств.

Я мечтал попасть на семинар Китайской академии ушу. Отправили меня позже всех. Уже в Пекине я выяснил, что семинар платный, а за меня ни копейки не перечислили. Барахтайся сам. Учеба уже началась, пришлось нагонять. Три тренировки в день по два часа. В зале страшная жара, душа нет. Ноги распухли, как у слона. Сердце болело. Когда становилось невыносимо, ложился на холодный кафель и приходил в себя.