Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

на дно резные надгробия Средних веков и узорчатые уличные кенотафы с именами погибших в Отечественной войне. Скрылось из глаз кубачинское «метро» – узкий, обложенный камнем проход между старинными домами, где нет-нет да и проглянет, словно клочок ясного неба, след ярко-голубой краски, которой некогда светилось все село.

– Бывает, такое облако не уходит неделю, а то и месяц, – услышал я за спиной. – Когда рассеивается, глядишь – старый дом пропал, а то и не один. Словно туманом унесло…

Дымка перехлестывает через край. Я рефлекторно набираю полную грудь воздуха и сразу понимаю, как это глупо. Исчезнет Кубачи, знаменитый аул ювелиров, навсегда затеряются в тумане соседские кузнецы и дальние горшечники, забудутся все истории этих мест, а люди все равно будут дышать и радоваться жизни. Вот и сейчас сквозь облако прорываются звуки праздничной лезгинки. Девушка из Баку и парень из Махачкалы приехали на три дня, чтобы отпраздновать свадьбу на родине предков. Ведь даже если еще твой дед навсегда покинул родной аул, ты остаешься кубачинцем. Название села превратилось в национальность, и, куда бы ни завела судьба выходца отсюда, спутницу жизни он ищет только среди своего народа. Поговаривают даже, что знаменитый местный писатель Ахметхан Абу-Бакар познакомился с будущей женой, случайно наступив ей в Москве на ногу, после чего с удивлением услышал выразительную фразу на кубачинском. А пару сотен лет назад все было еще серьезнее – женщинам под страхом штрафа запрещалось пересекать границу селения.

Внутри башни гулко и зябко. Сложно представить, что еще пару десятков лет назад здесь жили люди. Потом верхние этажи рухнули, а восстановленную башню переделали в музей. Во времена Средневековья и в ней, и в других укреплениях держали оборону грозные богатыри батирте – отряды из сорока молодых неженатых кубачинцев, охранявших аул от врагов. Дисциплина была такой строгой, что они выходили из башни только в сумерках, скрыв лицо. Легенда гласит, что однажды мать узнала богатыря по открытой руке и окликнула по имени. На следующий день ей прислали отрубленную руку сына. Говорят, что в середине XVIII века к селению подошли войска персидского завоевателя Надир-шаха. Долгие месяцы шла осада, но богатыри мужественно держали оборону. Жители горного аула, в котором ни сад нельзя разбить, ни овощи вырастить, голодали, мастера и купцы разорялись без торговли. Поднялся ропот – зачем воевать? Лучше покориться, чем сгинуть в голоде и нищете. Собрались сельские старики, пришли к батирте. Попросили сдаться. Ничего не ответили богатыри. Осада продолжилась, и совсем невыносимой стала жизнь. Тогда обратились к воинам отцы – нет для горца людей более уважаемых. Стояли, сняв папахи, упрашивали детей сложить оружие. Но богатыри поклялись, что будут сражаться до последнего. Тогда кубачинцы, чтобы спасти аул, сами подожгли башню. Все ее защитники погибли, неприятель прокатился по селению и двинулся дальше. А Кубачи выжили. Легенда? Возможно. Историки даже не знают, был ли здесь Надир-шах, хотя это вполне вероятно – он сжег аул Кала-Курейш в пяти километрах отсюда. Но в 1660-х годах турецкий путешественник Эвлия Челеби описывал в дневниках крепость с мощными стенами, а в 1861 году русский востоковед академик Дорн увидел дома, сложенные из осколков старинных строений, и прекрасные каменные изображения животных и людей, у каждого из которых была разбита голова. Кто, кроме Надир-шаха, мог это сделать? Какие бедствия постигли селение за двести лет и почему о них нет ни единого свидетельства? Всё скрыли кубачинские облака, и не пробиться сквозь эту пелену.

Глава селения

Прямо вокруг нас зарождается мелкий дождь. Я раскидываю руки, чтобы не упасть на склизкой глине. Мимо дома кубачинского историка Маммаева и длинной площади, где по четвергам шумит базар, глава администрации Расул Куртаев ведет нас вниз, к дому старого мастера Гаджи-Омара.

– Видите, какие у нас бабушки, – кивает он на вынырнувшую из тумана старушку в белом расшитом платке казе, повязанном поверх черной чухты. – Глава района хочет, чтобы я и у них налоги собирал. Говорит, президент требует. А я ему отвечаю: «Вот пусть президент и собирает!» Какие у них доходы? Какой земельный налог? Эта земля и так ничего не родит, а пенсионеры ее и вовсе не обрабатывают. Все равно что с умерших собирать налог за землю, в которой они лежат.

Белый каз, по которому так легко узнать кубачинку, скрывается в тумане, а мы идем дальше. Расул и два его брата удивительно похожи на отца, а двое сыновей Расула – на него самого. Даже у младенца – такая же шарообразная, почти лысая макушка. Сразу понимаешь, почему в горных селениях хорошие мэры появляются куда чаще, чем в городах: опозоришься перед соседями – подведешь разом и родителей, и детей, и внуков.

Через считаные месяцы в облаках растворится и должность Расула. Тогда бывший кубачинский глава скажет ворчливо: «Из мэров меня выгнали. Наконец можно и подзаработать». И откроет одну из первых туристических компаний республики.

Деньги кубачинец добудет всегда, был бы под рукой верный штихель. Ювелирному делу их обучают не только родители, но и опытные златокузнецы на школьных уроках труда. Самый старый и почтенный из них – Гаджи-Омар Изабакаров, женивший сегодня внука Бахмуда.

Дом набит так, что ботинки гостей едва помещаются в прихожей. На кухне женщины, от школьниц до старух, дружно лепят курзе и скручивают долму. Чуду со змеиным шипением раздувают сырные капюшоны – и тут же мирно растекаются по тарелке. Кухня, словно заправский вулкан, извергает блюда с самой разнообразной снедью. Они покрывают все столы, стиральные машины и книжные полки. Даже в святая святых – домашнем музее – гости осторожно пробираются к семейным реликвиям, лавируя между баклажанами и горками пахлавы. Благо есть ради чего стараться. В ряд выстроились медные мучалы – кубачинские кувшины для воды. Этнограф Евгений Шиллинг записал легенду, что в Кавказскую войну по совету мудрого аксакала сельчане положили их на крыши домов и обманули русскую армию, побоявшуюся штурмовать аул, в котором так много пушек. Сейчас эту историю политкорректно рассказывают про Надир-шаха, который для дагестанцев – такое же олицетворение злого захватчика, как Гитлер – для русских. Рядом стоят китайские фарфоровые вазы, длинноносые среднеазиатские кувшины и выскобленные до блеска блюда с чеканкой. Прямо над ними сияют драгоценные персидские тарелки.

– Есть ли петух или Гаджи-Омар его спрятал? – шепчет мне на ухо Зарема Дадаева, директор музея истории города Махачкалы. – Во время свадьбы родственники невесты имеют право что-нибудь стянуть. Это и за воровство не считается. Вот хозяева и скрывают самое ценное…

Но знаменитая тарелка