Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

– У меня гостил эксперт из Эрмитажа, – в сотый раз за день повторяет хозяин очередной группе благодарных слушателей. – Так он сказал мне: «Гаджи-Омар, все что хочешь продавай, но эту тарелку не трогай. Великая драгоценность, XVI век!»

Хранитель и тайна падишаха

Тени облаков скользят по каменным барельефам с рыцарями и драконами, котлам с изысканным плоским навершием и драгоценным сабельным ножнам. Питерское небо редко балует ярким солнышком. Кубачи – единственное селение Северного Кавказа, которому в Эрмитаже отведен большой отдельный зал. Такое особое отношение не удивляет – экспонатами из Кубачи гордятся даже в Лувре и Метрополитен-музее Нью-Йорка. Я внимательно рассматриваю черный котел, который продал музею Магомед Амиров, человек непростой жизни. Воевал, попал в гитлеровский плен, откуда сразу перешел в сталинские лагеря. Освободился, вернулся в родной Дагестан. Однажды ему приснился сон, как он помогает отцу прятать вещи в маленькой пещерке за домом. Едва проснувшись, он прыгнул в такси и помчался из Дербента в Кубачи. Разбудил сестру, жившую в отцовском доме. Вместе, не дожидаясь рассвета, они отыскали с фонарем то самое место, раздвинули камни и нашли клад с множеством предметов – в том числе редчайшим бронзовым котлом, каких в мире от силы пять штук наберется.

– Гаджи-Омар? Тарелка с петухом? Помню, конечно. Век эдак восемнадцатый, в крайнем случае – конец семнадцатого.

Голос восьмидесятишестилетнего Анатолия Алексеевича Иванова, хранителя коллекции искусства Дагестана, звучит надтреснуто. Он часто кашляет, но о горном селении ювелиров готов говорить часами.

– В последние годы аулом Кубачи занимались только два старых дурака. Мисрихан Маммаевич Маммаев и я. Наша дружба закончилась, так как он написал книжку и очень поторопился. Уперся, что все вещи, найденные в селении, там же и были сделаны. Хотел вывести кубачинское искусство из палеолита. А я пришел к выводу, что предки кубачинцев пришли из Малой Азии или Ирака. Ничего древнее XIV века в ауле нет. Это никому не нравится. Так и закончился мисрихано-ивановский период изучения Кубачи. Мы старые, преемников у нас нет. Пусть теперь молодежь заседает, если хочет.

Иранист Иванов, как и многие кавказоведы, попал в Дагестан случайно. В 1970-м году он приехал в Кубачи изучать бронзовые изделия Персии. Гуляя по селению, зашел на кладбище, увидел могильные плиты – и влюбился. Причем в самые старые, которые знаток Востока сразу датировал XIV веком:

– Со временем надгробия только ухудшались. XIX век я совсем не люблю: надписи читаются плохо, рельеф невысокий. То ли дело первые!

Орнамент на древних плитах не был связан с Кавказом. След вел на Ближний Восток.

– В Кубачи были великолепные образцы резьбы по камню с необычными изображениями. Искусство Дагестана не знало ни подобных драконов, ни двуглавых орлов. Зато аналоги найдены в Ираке, в районе Мосула. Единороги на Северном Кавказе тоже больше нигде не встречались. Но самая удивительная загадка – около тридцати могильных камней XIV века с именами, написанными по-арабски, но не арабскими. То ли первые мастера, то ли те, кто здесь жил до них.

Ближневосточная версия и подкосила дружбу Иванова с Маммаевым. Кубачинец был уверен, что селение упоминалось арабскими географами еще в IX веке под названием Зерихгеран, что в переводе с фарси означает «изготовители кольчуг» – то же, что Кубачи по-тюркски. Вот только материальных доказательств тождества этих селений как не было, так и нет.

– Сохранились обрывочные легенды о том, что предки кубачинцев пришли в Дербент, пожили, разругались с горожанами и ушли в горы. Когда они искали подходящее место для селения, у них три раза пропадал белый бык, и всякий раз появлялся на одном и том же склоне. Там и возникли Кубачи. Больше об этом почти ничего не известно. Мы только знаем, что шейх, обративший кубачинцев в ислам, происходил из Малой Азии. Там же, на Ближнем Востоке, молодые холостяки собирались в группы для охраны порядка, подобные батирте. Они исчезли в XVI веке, а в Кубачи богатыри сохранились до начала XIX столетия. Когда русские этнографы экспедиции Дорна обнаружили в селении изображение сидящего человека, один старик сказал им, что это – падишах Рума, страны на территории современной Турции.

Как бы ни был огромен для маленького селения целый зал Эрмитажа, им кубачинские сокровища не исчерпываются. Покинув родной аул, ремесленники и торговцы добирались до Европы, Восточной Африки и Китая. Именно благодаря кубачинцам питерская коллекция старинной персидской керамики – первая или вторая в мире, больше, чем в самом Иране. В искусствоведении даже закрепился термин «керамика типа Кубачи» – хотя горшечников в ауле никогда не было. Особую роль здесь сыграли кубачинец Расул Магомедов и его брат, которые в 1920-х и 1930-х годах продали Эрмитажу около двух тысяч будущих экспонатов.

Хромой Расул

Расул Магомедов был человеком необыкновенной силы – мог пальцами орехи колоть – и столь же необычайной предприимчивости. Магомедовым его, впрочем, назвали только при новой власти, когда кубачинцам придумывали российские фамилии, производные от имени деда, вместо непроизносимых для русского человека старинных родовых имен, которые среди горцев сохраняются до сих пор. Односельчане звали его Расулом из рода Чикьмаммакьалла или прозвищем Кадьа-ата, которое означает – «отец Кадыра». Так звали сына Расула и его первой жены Айшат. В Кубачи родителям нередко дают своеобразные антиотчества в честь детей.

Однажды предприимчивый Расул, будучи главой села, делил наследство умершего богача, да так увлекся, что сам посватался к его вдове Халимат. Шамхал, старший брат красавицы, попробовал возразить, но Расул пригрозил, что в таком случае его брат Гаджиумар трижды произнесет «Талак!» своей жене, младшей сестре Шамхала, и выбросит ее на улицу. Так безропотная Халимат стала второй женой Расула.

Конец XIX века в Кубачах был временем расцвета ювелирного искусства, постепенно вытесняющего другие промыслы. Кольчуги превратились в изящные серебряные цепочки, каменная резьба – в инкрустацию оружия, которое кубачинцам поставляли соседи из Харбука и Амузги. Хотя литейные мастерские еще снабжали бронзовыми котлами весь Дагестан, дни их были сочтены.

Страсть к орнаменту вошла в плоть и кровь кубачинцев. Все бытовые предметы вплоть до граблей украшались гравировкой. В поездки сельчане брали медный дуршлаг со сквозным орнаментом и оттискивали его на лепешках – сама их пища была покрыта узорами. Увлечение ремеслом было всеобщим, так что в селении порой не могли найти кадия, исламского судью, приходилось звать со стороны. Всюду слышался слаженный стук молоточков, необыкновенная дисциплина распространялась даже