Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Дагестанский карнавал

Первую встречу с ряжеными на кубачинском годекане я помню так ясно, словно она состоялась вчера. Большинство было в войлочных масках и кольчугах. Один щеголял новой маской, украшенной надписью Bad boy, другой – личиной прадедушки. Третий и вовсе вырядился женщиной с огромным накладным бюстом. Он шутил с девушками, приставал к мужчинам, а порой с самым скабрезным видом задирал край юбки. Попадавшихся на пути ряженые больно стегали плетками. Иногда они убегали по закоулкам в потаенное место, где был накрыт стол, но тут же возвращались – и хулиганили с удвоенной силой, отпуская остроты визгливыми измененными голосами. Порой ряженые скопом набрасывались на зрителей, но обычно вели себя мирно, позировали для селфи и охотно включались в общую лезгинку. А затем все же устраивали кучу-малу!

В Средневековье карнавал гремел и смеялся по всему миру. «В сущности, это – сама жизнь, но оформленная особым игровым образом, – писал культуролог Михаил Бахтин. – Смех предполагал преодоление страха. Не существует запретов и ограничений, созданных смехом. Власть, насилие, авторитет никогда не говорят на языке смеха». Если официальные праздники с их нарядами и торжественными церемониями освящали неравенство, под карнавальными масками все были равны. Чудовища, властители, даже сама смерть превращались в веселых «смешных страшилищ». Люди потешались над королями на Западе и шахами на Востоке, для них на время смягчались религиозные запреты. Набожный клирик запускал в народ шутовскую, пародийную мессу, придворный высмеивал государя, но и церковь, и власть от этого только выигрывали. Карнавальный смех не давал им закостенеть в мертвящем догматизме, помогал отсечь все отжившее и дурное.

«Были маски, которых боялись, – маски колдунов или “воскресших предков”; были маски, защищавшие лицо воина и устрашавшие врага; но чаще всего маски надевали участники обрядов, совершавшихся с целью обеспечения плодородия земли, животных, самого человека, – писала этнограф Евгения Студенецкая. – И пусть на самом деле никакая маска не могла выполнить то, на что надеялись верующие в магическую силу маскировки, она рождала веселье, радость и надежду».

Еще недавно маски и переодевания были распространены по всему Кавказу. Но они пали жертвой глобализма – и европейского, и исламского. Обломки некогда великой карнавальной культуры исчезают на глазах. Но сохранилось еще многое.

Шахские игры

Писатель Ахмедхан Абу-Бакар, уроженец селения Кубачи, так писал в замечательной повести «Ожерелье для моей Серминаз»: «До сих пор у нас бытует обычай, по которому двенадцать неженатых парней являются на свадьбу в масках и старинных доспехах – так, чтобы их никто не мог узнать. Это железный закон. И нет большего оскорбления для парня, чем сорвать с него маску.

Из двенадцати ряженых – четверо карчи. Карчи – это шуты. Они обязаны веселить народ. На них белый наряд, войлочная маска с фантастическими разводами – ученые считают это остатками древнего обычая татуировать лицо. У каждого карчи на макушке лисий хвост. Четыре других маски – пялтары – следят за порядком. А остальные четверо – хараваши – исполняют волю свадебного тамады.

Одеты пялтары строго, по-военному, на них железные или медные луженые маски с луковицеобразными шлемами, рубахи из кольчужной сетки, пояс, на поясе – кинжал, кремневки, пороховницы, на ногах – сапоги, у каждого – нагайка и колокольчик. Стоит одному зазвонить, как остальные сбегаются к нему на помощь.

Только в подобном наряде может молодой парень нашего аула стоять у всех на виду рядом с девушками, беседовать с ними и приглашать к танцу. Правда, чтобы тебя не опознали, надо быть осторожным: говорить искаженным голосом и нараспев, двигаться, приплясывая, не своей походкой».

С 1965 года, когда была опубликована повесть, обычай изменился. Металлические шлемы исчезли. Шуты карчи (или хъяче) щеголяют в женских нарядах, а их маски примерили пялтары. Английский этнограф Роберт Ченсинер с восторгом рассказывает, как в 1991 году ряженые ворвались в дом главы селения, закидали всех грецкими орехами, а потом чуть не перевернули желтую «Волгу», в которой сидела ассистентка ученого. «Мужчины тщетно пытались сорвать с нападавших серые цилиндрические войлочные маски – без плюмажа, но с бородами и бровями, раскрашенные косыми белыми и оранжевыми полосами, – вспоминает Ченсинер. – Один ряженый был с треугольными войлочными рогами, другой носил стальную кольчугу, и на всех были белые мешковатые красноармейские подштанники».

Вплоть до 1920-х молодые неженатые кубачинцы переселялись на несколько месяцев в особые мужские дома, где учились дисциплине и перенимали опыт старших. Возможно, эта традиция уходит корнями в эпоху легендарных батирте – богатырей, защитников селения. Подобные дома существовали по всему миру – отголоски памяти об этом сохранились в сказках, где герой или героиня попадает в странный лесной дом, где живут, скажем, братья-богатыри или семь гномов.

Под конец таких «армейских сборов» холостяки устраивали грандиозные спектакли. Главным был шах в железной маске. Другие изображали его подданных и их жен. Супружницам доставалось больше всего, поэтому их обычно играли бедняки. Два-три десятка лицедеев были паалиурти – врагами. Они крали жену шаха или прочих «женщин», после чего остальные актеры гонялись за ними по всему селению, вламываясь в дома и залезая на крыши, так что в карнавале вольно или невольно участвовали все кубачинцы. Со временем паалиурти превратились в пялтаров, их забавы поуменьшились в масштабах, но и сейчас буйные ряженые в дедовских кольчугах придают кубачинским свадьбам особое очарование.

А вот у дидойцев шах был персонажем игры «Шах и вор», отдаленно напоминающей всем известную «Мафию». Игроки распределяли между собой роли шаха, вора, судьи, прокурора, свидетеля, милиционера… Шах должен был вычислить преступника. Если ему это удавалось, над воришкой вершился суд, а если указывал на судью, то судили уже самого шаха. Еще сто лет назад так развлекались многие народы, но постепенно эти забавы вымерли.

Переодевания

Переодевание в одежду противоположного пола веками было популярно по всему Дагестану. В театрализованных представлениях кубачинцев, на рутульских пирушках по случаю Новруза, на дидойских праздниках и даже во время проводов в армию парни облачались в наряды девушек и танцевали с другими юношами. Эту традицию знали многие народы – достаточно вспомнить театр времен Шекспира, когда Джульетту и Офелию играли мужчины.

Девушки тоже не отставали. На вечеринках они изображали взаимоотношения мужчин и женщин, порой с эротическими подробностями. В цунтинском селении Хамаитли дидойки переодевались в мужские костюмы и поздним вечером обходили дома, выпрашивая продукты для угощения.

Встречались и более интересные случаи. Они не относятся к теме карнавала, но многое говорят о горской