Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

в нас самих». Намереваясь во что бы то ни стало разоблачить предполагаемый заговор, он требовал проведения тщательного расследования. Французские врачи сообщили, что не смогли обнаружить никаких следов того, что Лев был отравлен или что курс его лечения был злонамеренно нарушен. Троцкий был уверен в обратном и с помощью адвокатов и политических сторонников настаивал на дальнейшем расследовании. В середине 1950-х гг. частичное признание самого Зборовского помогло западным исследователям доказать, что он был сталинским агентом, у которого вполне могла иметься возможность убить Льва или организовать его смерть. Лев был важнейшим политическим помощником отца. Без сомнения, Сталин хотел убрать его с дороги; имеются некоторые основания полагать, что агенты планировали похитить Льва и доставить его в Москву, где его ждал суд и обвинительный приговор. В любом случае никто так и не смог точно выяснить, что именно произошло со Львом Седовым в те февральские дни 1938 г.

Кровожадность Сталина удовлетворить было непросто. Однажды он заметил одному из своих приближенных: «Величайшее наслаждение заключается в том, чтобы выбрать врага, приготовить все для его уничтожения, безжалостно расправиться с ним и с чистой совестью лечь спать». Помимо двух дочерей Троцкого и двух его сыновей, чьи смерти прямо или косвенно были организованы Сталиным, еще множество родственников были брошены в тюрьму или казнены: его первая жена[40], старший брат, младшая сестра, племянница, трое племянников и трое зятьев были расстреляны; другие племянницы и племянники и одна внучка оказались в тюрьме и ссылке; судьбах двух детей его дочери Нины и сына Льва неизвестны. Все выглядело так, как будто кто-то составил семейное древо Троцкого, а затем систематически обдирал с него ветви. Под прицел попадали и другие люди, тесно сотрудничавшие с ним в прошлом. Эрвин Вольф работал на Троцкого в Норвегии; в 1936 г. он прибыл в Испанию, где был убит сталинскими агентами. Рудольф Клемент – немецкий эмигрант, во Франции работавший у Троцкого помощником, а затем ставший секретарем IV Интернационала, – летом 1938 г. был похищен и убит в Париже; его изуродованное тело нашли в Сене.

После смерти Зинаиды в Берлине за ее сыном Севой присматривал его дядя Лев, подыскивавший дома и приюты, где тот мог бы жить. Но после смерти Льва Севу взяла к себе давняя спутница Льва Жанна Мартин Молинье, которая ранее порвала связь с основной массой троцкистов. Потребовались напряженные усилия активистов и друзей Троцкого, чтобы вернуть опеку над Севой и организовать его переезд в Мексику, где он в августе 1939 г. воссоединился с семьей деда; ему тогда было 13 лет. Троцкий однажды выразил озабоченность, что Сева, научившись в европейских школах говорить по-французски и по-немецки, забывает русский язык. Но после того как мальчик приехал в Мексику, Троцкий понял, что внуку нужно дать шанс на нормальную жизнь. Он проинструктировал всех домочадцев, включая Седову и телохранителей, чтобы они никогда не разговаривали с ним по-русски и никогда не обсуждали при нем политику. Сева вырос в Мехико под именем Эстебан Волков, посещал частную школу, основанную беженцами из Испании, получил химическое образование и работал исследователем в фармацевтической промышленности; он женился и вырастил четырех дочерей.

Пока в Москве разворачивались все новые чистки и судебные процессы, мыслящие люди в левом движении начали пересматривать свое понимание сталинизма и его истоков в радикальных методах самого Ленина. Это с неизбежностью вызывало вопросы о том, как властью распоряжался сам Троцкий. Некоторые из его критиков, в том числе анархистка Эмма Гольдман, указывали на его роль в подавлении Кронштадтского восстания 1921 г. «Троцкий не в силах понять, – писала Гольдман, – что можно питать отвращение к дикарю в Кремле и к его жестокому режиму и в то же время не снимать со Льва Троцкого вины за преступление против матросов Кронштадта». Гольдман отказывалась видеть сколько-нибудь значительную разницу между Сталиным и Троцким. Сталин «не был спущен с небес как подарок незадачливому русскому народу, – настаивала она. – Он всего-навсего продолжает большевистские традиции, пусть и в более безжалостной форме».

Другим таким критиком был писатель Виктор Серж – один из считаных сторонников Троцкого, которым хватало мужества с ним спорить. Родившийся в семье русских эмигрантов в Бельгии, Серж присоединился к большевикам в 1919 г. в Петрограде. Однако поддержав в 1920-е гг. Троцкого, он пал жертвой сталинских репрессий и в 1933-м был арестован, а затем отправлен в ссылку в Оренбург. Сторонники на Западе сплоченно выступили в его поддержку; благодаря их усилиям в 1936 г. он был освобожден и получил разрешение выехать в Париж. Серж быстро установил контакт со Львом Седовым и начал переписку с Троцким в Мексике. Но вскоре он осознал, что оппозиция Сталину пропитана идеологической нетерпимостью, в то время как ей требовалось отстаивать политическую свободу. В своих воспоминаниях «От революции к тоталитаризму» Серж рассказывал, как заклинал Троцкого, «чтобы он включил в программу оппозиции требование свободы советских партий… Единственная проблема, которую красная Россия 1917–1927 гг. так и не сумела поставить, – проблема свободы, единственная необходимая декларация, которую не приняло советское правительство, – Декларация прав человека».

В апреле 1936 г., вскоре после прибытия Сержа в Париж, Троцкий в переписке с ним выразил свою давнюю враждебность к меньшевикам, которые некогда были союзниками большевиков в рамках социал-демократического движения, но в 1917 г. разошлись с Лениным по вопросу об однопартийном правлении. Несмотря на это, многие из них в годы Гражданской войны плечом к плечу с большевиками сражались против белых армий. В последующие годы они подверглись репрессиям, которые исходили как от Ленина, так и от Сталина. Тем не менее Троцкий сохранял к ним неприязненное отношение. На вопрос, каким будет курс IV Интернационала по отношению к меньшевикам в случае прихода к власти, Троцкий без промедления дал циничный ответ: «Если сторонники меньшевиков будут сажать в тюрьмы и убивать новых либкнехтов [немецкий коммунист Карл Либкнехт был убит в Берлине в 1919 г. вместе с Розой Люксембург], то мы, конечно, меньшевиков по головке не погладим». Но меньшевики были неповинны в убийстве лидеров немецких коммунистов, и лишь немногие из них встали на сторону белых в Гражданской войне. Со стороны Троцкого это была чистая демагогия[41].

Троцкий отверг критику Сержа и порвал с ним отношения. Но Серж был столь же непоколебим. В своих воспоминаниях он писал:

Мне представляется, что смысл нашей оппозиции многие понимали по-разному. Подавляющее большинство видело ее предназначение в сопротивлении тоталитаризму во имя демократических устремлений начала революции; в то же время некоторые наши руководители из числа старых большевиков, напротив, стремились защитить идеологическую ортодоксию, которая остается по сути своей авторитарной, хотя и не исключает некоторый демократизм… Если бы, будучи изгнанным из СССР, [Троцкий] сделался идеологом обновленного социализма, носителем критического духа, если бы он меньше боялся разногласий и больше – догматизма, быть может, он снова обрел бы величие. Но он остался пленником собственной правоверности, тем более что посягательство на нее ему ставили в вину как предательство. Он хотел продолжить в мировом масштабе российское движение, которое завершилось в самой России, уничтоженное дважды – револьверами палачей и изменением менталитета.

В качестве ответа критикам Троцкий написал брошюру «Их мораль и наша», опубликованную им в 1938 г. (и посвященную памяти Льва Седова). Этот текст перекликался с теми идеями, которые Троцкий высказывал начиная с 1919 г., защищая монополию большевиков на власть и использование революционного террора. Он вновь представил пространную апологию принуждения на службе политических идей, если сами эти идеи кажутся лично ему наиболее достойными. «Средство может быть оправдано только целью, – писал он. – Но ведь и цель, в свою очередь, должна быть оправдана. С точки зрения марксизма, который выражает исторические интересы пролетариата, цель оправдана, если она ведет к повышению власти человека над природой и к уничтожению власти человека над человеком». То, что классовая борьба – единственный путь к достижению свободы, было для Троцкого вопросом веры. Могут быть оправданы практически любые средства, если только они порождены искренним желанием способствовать классовой борьбе. После всех трагедий и бедствий, затронувших его семью, и после миллионов жертв революции, поборником которой он являлся, Троцкий