Пушкин. Наше время. Встречи на корабле современности - Гаянэ Левоновна Степанян

И еще один разочаровывающий момент. Встреча с верховной властью никогда не может заканчиваться просто разговором, должно быть дано поручение.

Так, в 2013 году Путин созрел встретиться с писателями. Ради чего в ноябре было проведено целое Первое Российское литературное собрание, организованное от имени Владимира Толстого, Дмитрия Достоевского, Александра Шолохова – потомков понятно кого. Идея не без странности, но никто не знал, как к делу подступиться, – а тут под рукой обаятельнейший Владимир Ильич Толстой, готовый все организовать. Но когда это собрание готовили в АП и Роспечати, нужна была какая-то результативная часть. В ее качестве кто-то (на самом деле я знаю, кто конкретно) предложил идею объявить в России Год литературы. Что это такое, никто не понимал. Но звучало эффектно. Владимир Путин приехал, выступил с речью и объявил, что 2015 год будет Годом литературы. Что ж, он прошел – и не без пользы. Остался фестиваль «Красная площадь». И остался одноименный сайт, который я в данный момент возглавляю.

Но дело, разумеется, не во мне, а в том, что такова матрица взаимоотношений верховной власти со своими подданными или подчиненными. Заложенная отнюдь не Путиным. Николай не мог просто поговорить с Пушкиным и отпустить – мол, иди с миром. Николай дал поручение Пушкину написать некую докладную записку. Но, не имея еще опыта взаимодействия с «творческой интеллигенцией», это поручение не сузил. Просто сказал: «Напишите о чем хотите, что считаете нужным, что считаете важным, вам виднее, даю вам полный карт-бланш».

Пушкин проникся, уехал в Михайловское и два месяца сочинял то, что мы знаем как записку «О народном воспитании». Как потом Пушкин признавался Алексею Вульфу: «…Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро»[84]. И эти мысли, сводящиеся к тому, что народное образование должно воспитывать в молодых людях в первую очередь личное достоинство и инициативность («гений», в тогдашней терминологии), пришлись Николаю не по нраву.

Николай ответил Пушкину через Бенкендорфа буквально следующее: «Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть дóлжно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание»[85].

ГС:

С тех пор примерно так народное образование и диктуется.

МВ:

Это был еще один нюанс, который Пушкин не учел: его готовы выслушивать, но не готовы следовать тому, о чем он говорит. Более того, его докладная записка заканчивалась словами: «Ободренный первым вниманием государя императора, всеподданнейше прошу его величество дозволить мне повергнуть пред ним мысли касательно предметов, более мне близких и знакомых» (Т. 7. С. 35). Иными словами – как преобразовать процесс литературный. Пушкину было что сказать: про авторское право, про цензуру, про тиражи, про гонорары… Но Николай на это никак не отреагировал. И второй записки про литературу и книгоиздание Пушкин так и не написал.

Кстати, кроме Пушкина предложение написать Николаю докладные записки получили и другие «деятели культуры». В их числе – Фаддей Венедиктович Булгарин. Это не было жестом примирения с Пушкиным. Николая интересовал спектр мнений.

ГС:

Александр Сергеевич действительно стоит у истоков авторского права.

МВ:

Напомним: Евстафий Ольдекоп, издававший в Петербурге журнал на немецком языке, напечатал в этом журнале в 1824 году немецкий перевод «Кавказского пленника». И сопроводил его полным русским текстом. Как читатель, я его понимаю, я тоже люблю билингвы, но это подрывало возможность сделать второе издание сразу разошедшейся в 1822 году поэмы. А когда Пушкин из Одессы подал жалобу в цензурный комитет (поэтому он и бесился, что все дела делаются без него, пока он в этой ссылке), выяснилось, что в своде законов Российской империи такой «кейс» просто не предусмотрен, – и соответствующий раздел пришлось создавать с нуля. Если бы у нас прижилась американская традиция давать законам имена их инициаторов, закон об авторском праве в России назывался бы «законом Пушкина».

ГС:

Фактически именно он показал, как можно профессионально жить на литературе. Но помимо Пушкина существовали писатели, видевшие в литературе отличный способ заработать. Они смекнули, что литература вовсе не обязана возвышать, а может стоять вровень или быть ниже читателя, чтобы льстить его вкусу. Одним из таких деятелей был Фаддей Булгарин, который научился заигрывать с массовым сознанием, в то время как Пушкин имел дело с сознанием культурным.

МВ:

«Массовое» в то время – это грамотная, образованная публика. Но, конечно, условного «милорда глупого» (по Некрасову) создавал как раз Булгарин.

ГС:

А еще Булгарин понял, что от цензуры зависит заработок. Александр Сергеевич зарабатывал бы больше, если бы к печати допускали больше его сочинений. Булгарин стал дружить с полицией, и фактически его усилиями произошло сращивание массовой периодики, литературы и полицейского аппарата государственной власти.

Вернемся к «Борису Годунову». Александр Сергеевич рассчитывал на публикацию. Но Николай передал материалы анонимному референту, который посоветовал переделать роман в духе Вальтера Скотта. Пушкин переделывать отказался. А в 1830 году выходит роман Булгарина «Димитрий-Самозванец», который дает основание полагать, что он и был тем самым референтом, который выполнил свою же рекомендацию. Трагедию «Борис Годунов» не печатают, а этот чудо-роман печатают. Пушкин в бешенстве.

МВ:

Знакомая ситуация. Сценарист предоставляет сериальному продюсеру драфт сериала, его зарубают. А через пару лет выходит сериал, в котором зарубленный сценарист узнает свои сюжетные положения.

Тут еще вот что наложилось. Николай Павлович 1796 года рождения, время его юности пришлось на взлет романного творчества Вальтера Скотта (дебютный роман, «Уэверли», вышел в 1814 году). У него не было проблем с чтением на иностранных языках и с получением заграничных новинок. Я допускаю, что Николай Павлович, будучи молодым человеком, зачитывался Вальтером Скоттом, и для него он был просто идеалом, высшей ступенью литературы. А потом, когда Николаю стало уже не до романистики, идеал остался тот же. Поэтому он охотно внял совету референта. Он искренне полагал, что, рекомендуя Александру Сергеевичу переделать трагедию, делает добро, «благодеяние». И, пожалуй, в смысле коммерческом так оно и было.

ГС:

Я думаю, все, что Николай делал для Пушкина, он делал, веря в то, что это благодеяние.

У Пушкина появился первый могущественный враг – Булгарин. В противостоянии Булгарину появляется «Литературная газета», которая продолжает жить и в наше время.

МВ:

Булгарин не просто враг, а враг-конкурент. Что куда хуже.

ГС:

Началась борьба за массового читателя. Пушкин с Дельвигом затевают «Литературную газету» с 1830 года, и поначалу Дельвиг ее возглавляет. Ближайшим участником стал еще