Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

называют храбростью, невозможно отделить от вызвавшего ее страха. Сама мера этой решимости выступает мерой страха. По сути, это мощная неотложная потребность больше не бояться, избавиться от страха, устранив его источник. Эта внутренняя эмоциональная война порождает напряжение почти сексуального характера по своей интенсивности. Она слишком болезненна, чтобы долго ее терпеть. Солдат может думать лишь о том моменте, когда ему удастся вырваться из своего обессиливающего заточения и снять это напряжение. Все остальные соображения – прав он или неправ в своих действиях, каковы шансы на победу или поражение в бою, есть ли у боя цель или она отсутствует – становятся настолько абсурдными, что полностью теряют актуальность. Ничто не имеет значения, за исключением последнего, критического момента, когда солдат выпрыгивает из вертолета в катарсис насилия, к которому он одновременно стремится и который приводит его в ужас [Caputo 1977: 277–278].

Наступательная паника начинается с напряженности и страха в конфликтной ситуации. Это нормальное состояние для насильственного конфликта, но при его наличии напряженность нагнетается и нарастает; увеличивающаяся напряженность приобретает драматическую форму, стремясь к кульминации. Полицейская машина пытается догнать ускоряющийся грузовик; вертолет маневрирует, пробираясь через зону ведения огня, чтобы совершить посадку. Происходит переход от относительно пассивного состояния – ожидания, нерешительных действий до появления момента, когда можно будет довести конфликт до крайности, – к полной активности. Когда такая возможность наконец появляется, напряженность/страх выплескиваются наружу в эмоциональном порыве. Ардан дю Пик, наблюдая эту картину в сражениях, называл его «бегством в направлении фронта» [du Picq 1921: 88–89]. Это бегство напоминает панику, и действительно, их физиологические компоненты схожи: бойцы бросаются вперед, навстречу врагу, вместо того, чтобы убегать охваченными атмосферой, в которой бегство и страх подпитывают друг друга, как указано в теории эмоций Джеймса-Ланге[1]. Вне зависимости от направления бегства – вперед или назад – они в любом случае находятся внутри всепоглощающего эмоционального ритма, подталкивающего их к действиям, на которые они бы обычно не пошли по своей воле в спокойные, оставляющие время для рассуждений моменты.

Эта последовательная смена эмоций в деталях представлена в еще одном случае, который описывает Капуто. Поначалу он полон энтузиазма, возглавляя патруль. Однако его настроение резко меняется, когда трое его подчиненных, идущих впереди, обнаруживают вражеских солдат, не подозревая об их присутствии, в деревне, расположенной сразу за рекой. Теперь Капуто ощущает признаки крайнего возбуждения: «Мое сердце билось, как литавра, в которую колотят в туннеле». Отчасти эта реакция представляет собой подавление ожидания нападения, поскольку он пытается вести себя тихо, чтобы отползти в джунгли и вызвать больше своих людей для атаки. Когда начинается стрельба, Капуто мгновенно припадает к земле. «Ощущения от нахождения под огнем напоминают удушье: воздух внезапно становится смертоносным, как ядовитый газ».

А затем наступает эмоциональное переключение:

Меня охватило сверхъестественное ощущение спокойствия. Мой разум работал с быстротой и ясностью, которые я бы счел удивительными, будь у меня время на размышления… Весь план атаки промелькнул в моей голове за считанные секунды. Одновременно мое тело напряглось, готовясь к рывку. Совершенно независимо от моих мыслей и воли оно сосредоточилось на том, чтобы броситься к стоящим в ряд деревьям. Эта интенсивная концентрация физической энергии была порождена страхом. Я не мог оставаться в рытвине дольше нескольких секунд, поскольку дальше вьетконговцы начнут обстреливать меня как неподвижную мишень в незащищенной позиции. Я должен был двигаться, встретить и преодолеть опасность. Без команды со стороны сознания я устремился в лес и рухнул на тропу, [вызывая подкрепление].

Когда подкрепление прибыло, Капуто испытал восторг. Вся его группа, насчитывающая уже около тридцати бойцов, начинает стрелять и захватывать преимущество перед противником. Теперь Капуто «кричал до хрипоты, направляя огонь взвода. Пребывая в состоянии бешенства, морпехи поливали деревню огнем одним залпом за другим, некоторые нечленораздельно кричали, другие выкрикивали непристойности… Одна пуля щелкнула по земле между нами, мы откатились и снова вернулись на то же место, я истерически смеялся». Когда огонь противника стал затихать, а по рации поступили сообщения о том, что вьетконговцы отступают, Капуто стал искать способы переправить свой взвод через глубокую реку, чтобы добить неприятеля. «Взвод пришел в такое же возбужденное состояние, какое бывает у хищника, увидевшего спину своей убегающей жертвы… Я ощущал, как все бойцы хотят переправиться через реку» [Caputo 1977: 249–253]. Однако оказалось, что сделать это невозможно, и Капуто оказывается сложно выйти из состояния эмоционального подъема: «Я не мог оторваться от кайфа, порождаемого боем. Если не считать нескольких отчаянных выстрелов с обеих сторон, то бой закончился, но я хотел, чтобы он продолжался». После этого лейтенант намеренно появляется на виду у противника, чтобы вызвать огонь на себя, а его бойцы могли обнаружить снайпера: «Я ходил взад-вперед и чувствовал себя неуязвимым, как индеец в своей рубашке-невидимке». Однако это не вызвало никаких ответных действий, и Капуто начинает кричать и беспорядочно стрелять, а когда его солдаты начинают смеяться над ним, он тоже безудержно хохочет. В конце концов он успокаивается [Caputo 1977: 254–255].

Весь этот инцидент представляет собой пример наступательной паники со скомканным финалом, поскольку цель исчезла. Фоном для всего происходящего выступают напряженность/страх, время от времени переходящие в отрешенность, ясность, проблески паники/удушья; присутствуют и моменты восторга, когда у участников событий что-то получается. Когда в конце страх исчезает, Капуто впадает в неистовство, пытаясь найти хотя бы одну последнюю жертву.

Третий случай, который описывает Капуто, демонстрирует, как далеко могут зайти участники схватки, оказавшись в этой эмоциональной зоне. Солдаты Капуто, прижатые к земле огнем противника, продвигаются через деревню, в которой, как они были уверены, находилась вражеская база:

Шум сражения постоянно присутствовал и сводил с ума – точно так же как колючие изгороди и жар от огня, бушевавшего прямо за нами.

А потом случилось вот что. Взвод прорвало. Это была коллективная детонация эмоций людей, доведенных до предела выносливости. Я утратил контроль над ними и даже над собой. Отчаявшись добраться до холма, мы проскочили по остальной части деревни, вопя как дикари, поджигая соломенные хижины и бросая гранаты в цементные дома, которые было невозможно сжечь. В бешенстве мы продирались сквозь живые изгороди, не чувствуя раны от колючек. Мы вообще ничего не ощущали – ни сами, ни тем более то, что ощущают другие. Мы затыкали уши, чтобы не слышать крики и мольбы жителей деревни. Один пожилой мужчина подбежал ко мне и, схватив меня за рубашку, спросил: «Тай Сао? Тай Сао?» Почему? Почему?

«Убирайся с дороги, черт побери!» – ответил я,