Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Вот почему Даниил Заточник и говорит: «аще бы котлу золоты колца во ушию, но дну его не избыти черности и жжения его; тако же и холопу: аще бо паче меры горделив был и буяв, но укору ему своего не избыти — холопъя имени». Как справедливо заметил О. Ф. Миллер, речь здесь идет именно о таких боярах-холопах. А как говорилось в «мирской притче», которую цитирует автор «Послания», «ни птица во птицах сычь; не скот в скотех коза; ни в зверех зверь еж; ни рыба в рыбах рак; не холоп в холопех, кто у холопа работает[47]». Другими словами, став боярским холопом, Даниил попал бы в рабство к холопу. То ли дело попасть в число холопов княжеских — к этому и стремится автор «Послания»!

Через два с половиной столетия близкий по положению к Даниилу человек — Иван Семенович Пересветов также обратится к князю. Правда, сам Иван уже будет княжеским холопом, а его господин — великим князем и царем, но суть просьб и жалоб «товарища по несчастью» нашего героя, как и отношение к княжеской «грозе», будут примерно такими же.

***

Итак, перед нами вовсе не пародия и не «сатирические выходки», направленные, по словам Ф. И. Буслаева, «против лиц, которым следовало бы быть передовыми в умственном и нравственном развитии древней Руси, именно против бояр, княжих тиунов, против злоупотреблений монастырских и т. п.», а также «против всего, что тяготило русского человека в продолжение пяти веков, с XII по XVII в.», как считал И. А. Шляпкин. Это не просто «смех мудрого мужа, который умеет скрывать свою тоску, который не поддается горю, который сознает себя выше неприглядного окружающего», как писал И. Н. Жданов. И в то же время это не «вековой горький плач жалкого заточника <…> с сочувствием повторяемый всем русским народом в древнее время», который, по мнению А. П. Щапова, не желал «жить без отрадного живительного внутреннего чувства нравственной свободы». И уж тем более «Послание» — не «смелый протест» (Ф. И. Буслаев), не «голос в защиту униженных и оскорбленных» (П. П. Миндалев).

В «Послании» формулировались и закреплялись основные ценностные ориентиры представителя «среднего класса» (не крестьянина и не горожанина), а впоследствии и древнерусской элиты. Даниил Заточник предоставляет нам редкую возможность познакомиться с размышлениями нескольких поколений интеллектуалов, не принадлежавших к представителям высших социальных слоев древнерусского общества. И в этом уникальность произведения, занимавшего древнерусских читателей на протяжении полутысячелетия.

Первое, что не подлежало сомнению Даниила, его продолжателей и читателей, — единственным источником достойного положения в обществе может быть только князь. Как точно сформулировал И. У. Будовниц, «князь — центральная фигура памятника: к князю обращены взоры не только автора послания, но вообще всех подданных, он их опора и надежда, их защитник от бед и напастей <…> князь — воплощение правды и порядка». В этом многие исследователи, начиная с О. Ф. Миллера и Е. И. Модестова, вполне справедливо видят близость позиций Даниила Заточника и Владимира Мономаха. Основой основ общества должна быть сильная княжеская власть, поддерживаемая мудрыми советниками.

При этом от внимания исследователей, как правило, ускользала одна очень важная деталь: здесь впервые вполне отчетливо проявляется отношение «среднего» жителя Северо-Восточной Руси к власти князя-Мономаховича как власти сакральной. Очевидно, не последнюю роль в таком восприятии правителя сыграли преобразования, проведенные Андреем Боголюбским, который возжелал, как написал летописец, стать «самовластцем всей Суждальской земли». Даниил же — житель той самой «Суздальской земли». Между тем, как было написано в «Толковой Палее», «Господь <…> самовластец был небу и земле и преисподней». Таким образом, власть владимирского князя едва ли не приравнивалась летописцем к власти Всевышнего. Если в «Поучении» Владимира Мономаха на это была только сделана заявка, то у Даниила эта претензия принята. Он регулярно заменяет в цитатах из Священного Писания слова «Господь» и «Бог» на «господин» и «князь». Уже эта идея обеспечивала «Поучению» долгую жизнь: впоследствии она получит развитие во многих произведениях древнерусской литературы.

Вторая важная мысль, которую воплотил автор-редактор-персонаж «Послания», звучит гораздо более странно для нашего современника. Предел мечтаний древнерусского человека, который явно не относит себя к «низам» общества, — стать холопом князя. Для Даниила это единственный способ наладить свою жизнь. Такое отношение к холопству могло сформироваться только на Северо-Востоке Руси во второй половине XII века, где и когда статус холопа приобрел совершенно новое наполнение. Теперь ближайшими к князю людьми стали новые «мужи», которых источники, а вслед за ними и историки называют «боярами». Но это вовсе не бояре Киевской Руси. Новые «бояре» суть княжеские холопы. И тут можно вполне согласиться с Борисом Александровичем Рыбаковым: «новый князь сразу решительно поставил себя не рядом с боярством, а над ним». Так была введена и утверждена, как сейчас принято говорить, «жесткая вертикаль власти»: есть один государь, а все остальные, сколь бы высокие должности они ни занимали, — его холопы, а те, кто является их холопами, не заслуживают даже такого «титула»: «не холоп в холопех, кто у холопа работает». Даже родственники великого князя подпадали под это правило. Как писал В. О. Ключевский,

великий князь, названый отец для младшей братии, обращался <…> не по-отечески и не по-братски со своими родичами. <…> В первый раз произнесено было в княжеской среде новое политическое слово подручник, т. е. впервые сделана была попытка заменить неопределенные, полюбовные родственные отношения князей по старшинству обязательным подчинением младших старшему, политическим их подданством наряду с простыми людьми.

Именно в этом В. О. Ключевский видел «самые ранние и глубокие основы государственного порядка, который предстает пред нами в следующем периоде». Именно это имел в виду великий русский историк, когда писал, что «в лице князя Андрея великоросс впервые выступает на историческую сцену». Речь в данном случае шла не об этнической принадлежности князя, а о политической системе, которую тот установил. Такая организация власти была закреплена в период ордынского владычества, поскольку в Великой Монгольской империи Чингисханом был установлен идентичный порядок властвования. Как отмечал Иоанн де Плано Карпини (ок. 1182 — 1252), францисканский монах, первым из европейцев побывавший в Монгольской империи, «император <…> этих Татар имеет изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям, вожди же указывают места тысячникам, тысячники сотникам, сотники же десятникам. Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия». Еще конкретнее о власти великого хана написал Рашид ад-Дин Фазлуллах ибн