Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

людей, потому что был праздник: день святого отца Феодосия. И трапезницу потрясло каменную: в принесенные еду и питье, на столы и скамьи сверху мелкие камни сыпались, хотя сама трапезница и верх ее не обрушились. Также в Переяславе Руском церковь святого Михаила каменная расселась надвое, и пали своды с кровлей в трех помещениях, круша иконы и паникадила, свечи и лампады. Это все случилось по всей земле в один день и в один час, во время святой литургии месяца мая в 3 день, в пятницу 4 недели по Пасхе. Слышал это от очевидцев, бывших там в то время.

Здесь же Серапион говорит о нашествии: «пришел на нас немилостивый народ, как наслал его Бог; и землю нашу опустошили, и города наши полонили, и церкви святые разорили, отцов и братьев наших перебили, над матерями и сестрами нашими надругались». Это позволяет думать, что «Поучение» было создано вскоре после разгрома Киева в 1240 году. Однако знаток древнерусской словесности Евгений Вячеславович Петухов (1863–1948) и Н. К. Гудзий склонны были считать упоминание «ратей многих» и описание бедствий, обрушившихся на Русь в результате нашествия, позднейшей вставкой.

С ранней датировкой первого «Поучения» согласны далеко не все. Так, Владимир Александрович Колобанов, изучавший сочинения Серапиона, не сомневался, что «нижней» датой для определения времени написания «Поучения» было именно ордынское нашествие. Упоминание же Серапионом землетрясения исследователь связал с сообщением Густынской летописи (последняя треть XVII века) под 1258 годом: «В лето 6766. Тряслась земля». Насколько такая идентификация основательна, сказать трудно, поскольку неизвестно, когда было зафиксировано это землетрясение и ощущалось ли оно в Киеве или во Владимире-на-Клязьме. Единственным аргументом, который привел в пользу такого отождествления В. А. Колобанов, является то, что в некоторых списках это «Поучение» приурочено к чтениям 26 октября, в «воспоминание страшнаго трясения», а не к 3 мая, когда произошло землетрясение 1230 года. Поэтому исследователь решил, что это «Поучение» было написано уже во Владимире, не ранее 70-х годов XIII века. К такому же выводу позднее склонялся В. Н. Топоров.

***

Почти все исследователи признают, что остальные четыре «Слова» были написаны Серапионом, когда тот уже стал владимирским епископом. Это становится ясно из того, что в них говорится о приближающемся сорокалетии ордынского владычества и упоминаются события конца 60-х — начала 70-х годов XIII века: гибель «Драчь-града» (города Дураццо на Адриатическом море, разрушенного землетрясением и затопленного вызванной им приливной волной в 1273 году), а также катастрофические дожди в Польше в 1269–1270 годах, в результате которых разлились реки и погибло много людей, что подтверждается польскими источниками.

Однако украинские исследователи Михаил Степанович Возняк (1881–1954) и М. С. Грушевский почти одновременно (в 1920 и 1925 годах соответственно) заметили, что в третьем из «Слов» Серапион называет свою аудиторию «братией» («Подивимся, братия, человеколюбию Бога нашего») — так же как и в первом «Поучении». На их взгляд, это было обусловлено тем, что первое и третье «Слова» были созданы до 1273 года и адресованы монахам Киево-Печерского монастыря, когда Серапион еще был игуменом. В других же проповедях он обращается к читателям, используя другое слово: «дети» — как и положено церковному иерарху, беседующему со своей паствой. Кроме того, М. С. Грушевский обратил внимание, что рассказ первого «Слова» о бедствиях ордынского нашествия получает развитие именно в третьей проповеди. В других поучениях речь идет преимущественно о конкретных проявлениях «беззакония», которые и вызвали гнев Божий. К тому же исследователь подчеркнул идейную и стилистическую близость первой и третьей проповедей, напоминающих «Поучение о казнях Божиих» в «Повести временных лет». Полемизируя с ними, Н. К. Гудзий отметил, что другие древнерусские иерархи (Лука Жидята, Кирилл Туровский, а также митрополиты Фотий и Даниил), обращаясь к пастве, называли ее не только «чадами» и «детьми», но «братиями». Мало того, в первом и третьем «Словах» Серапион наряду с обращением «братия» использует оборот «братие и чада», а во втором и пятом кроме «чада» — «братия». К тому же третье «Слово» Серапиона адресовано явно не монахам: в нем звучит призыв регулярно посещать церковь и исповедоваться, что гораздо у́же обязательных требований, предъявляемых к повседневной жизни черноризцев.

Не менее любопытна попытка филолога-слависта Михаила Генриховича Горлина (1909–1944) доказать, что во Владимире было написано только последнее, пятое «Слово» Серапиона, в то время как предыдущие четыре — еще в Киеве, во время его игуменства. Исследователь полагал, что отсчет сорока лет Серапион вел от битвы на Калке (1223), а описание бед, принесенных ордынцами на Русь, могло относиться только ко времени первых лет нашествия, в то время как к 70-м годам XIII века сложилась уже вполне благополучная для земель Восточной Европы обстановка. Эти доводы были вполне аргументированно раскритикованы Н. К. Гудзием.

Несмотря на то что споры по поводу датировок «Слов» и «Поучений» Серапиона продолжаются, все они, несомненно, написаны после ордынского нашествия. Основные идеи владимирского епископа во всех его произведениях дают достаточно полное представление о том, как он понимал причины произошедшей трагедии и нынешнее положение дел, а также что должны, по его разумению, в этих условиях предпринимать его духовные чада, если желают избежать худших последствий.

Серапион о причинах нашествия

Начиная с первого столкновения с ордынскими отрядами на Калке, все летописцы расценивали появление воинственных иноплеменников как кару, посланную Богом.

Так, в Новгородской первой летописи указывается, что «языци незнаеми» («их же никто достаточно ясно не знал: кто такие и откуда пришли, и что язык их, и которого они племени, и что вера их») пришли «по грехом нашим». Они «многие страны попленили: Ясов, Обезов, Касогов, и Половцев безбожных множество избили, а иных загнали — и так те умирали, убиваемые гневом Божиим и Пречистой Его Матери». Теперь же очередь дошла до Руси. Поражение на Калке и стало наказанием: «Бог вложил недоумение в нас, и погибло бесчисленное множество людей; и были вопль и плач, и печаль по городам и по селам». При этом подчеркивается, что иноплеменники «Бог знает, откуда пришли на нас за грехи наши». Каковы эти грехи, летописец не уточняет.

В Ипатьевскую летопись сообщение о Калкской битве попало уже после нашествия. Но и там не уточняется, за что именно было послано божественное наказание, а говорится лишь, что «Татары <…> победили Русьских князей за прегрешение христианское». Уход же ордынских отрядов после одержанной победы объясняется так: «ожидая Бог покаяния христианского, обратил их вспять на землю восточную». Теперь же, после нашествия, ипатьевскому летописцу ясно: Русь так и не покаялась — за что на нее и обрушились новые ужасные беды.

При этом, как установил Владимир Николаевич Рудаков, специально занимавшийся образами