Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт

Гораздо важнее процентной ставки и предложения кредита – настроение. Крупномасштабная спекуляция требует глубокого чувства уверенности, оптимизма и убеждённости в том, что простые люди созданы для богатства. Люди также должны верить в добрые намерения и даже в благосклонность других, ибо именно благодаря им они разбогатеют. В 1929 году профессор Дайс заметил: «Простые люди верят в своих лидеров. Мы больше не смотрим на магнатов промышленности как на мошенников. Разве мы не слышали их голосов по радио? Разве мы не знакомы с их мыслями, амбициями и идеалами, которые они нам высказывают почти так же, как человек говорит со своим другом?» 2 Такое чувство доверия необходимо для бума. Когда люди осторожны, полны сомнений, мизантропичны, подозрительны или злобны, они невосприимчивы к спекулятивному энтузиазму.

Сбережения также должны быть обильными. Спекуляция, хотя она и опирается на заёмные средства, должна частично подпитываться участниками. Если сбережения быстро растут, люди будут оценивать свои накопления с меньшей предельной стоимостью; они будут готовы рискнуть частью этих накоплений ради перспективы значительного увеличения дохода. Соответственно, спекуляция, скорее всего, возникнет после длительного периода процветания, а не на ранних этапах восстановления после депрессии. Маколей отмечал, что в период между Реставрацией и Славной революцией англичане не знали, что делать со своими сбережениями, и что «естественным следствием такого положения дел стало то, что толпа прожектеров, изобретательных и нелепых, честных и мошеннических, занялась разработкой новых схем использования избыточного капитала». Бэджхот и другие связывают «пузырь» Южного моря с примерно теми же причинами. 3 В 1720 году Англия переживала длительный период процветания, отчасти обусловленный военными расходами, и считается, что в этот период частные сбережения росли беспрецедентными темпами. Возможности инвестирования также были ограничены, а доходность – низкой. Поэтому англичане стремились вложить свои сбережения в новые предприятия и быстро поняли, что перспективы не из блестящих. Так было и в 1928 и 1929 годах.

Наконец, спекулятивный всплеск оказывает более или менее выраженный иммунизирующий эффект. Последующий обвал автоматически разрушает то самое настроение, которое необходимо для спекуляции. Следовательно, всплеск спекуляций даёт разумную гарантию того, что следующего всплеска не произойдёт немедленно. Со временем и по мере угасания памяти иммунитет ослабевает. Повторение становится возможным. Ничто не заставило бы американцев пуститься в спекулятивную авантюру на фондовом рынке в 1935 году. К 1955 году шансы значительно возросли.

III

Как уже отмечалось, легче объяснить бум и крах рынка, чем объяснить их влияние на последовавшую депрессию. Причины Великой депрессии до сих пор далеки от определённости. Можно также отметить отсутствие определённости, которое не проявляется в современных работах на эту тему. Многие из них с заметной твёрдостью говорят о том, что пошло не так и почему. Однако, как ни парадоксально, это само по себе может быть признаком неопределённости. Когда люди меньше всего уверены, они часто наиболее догматичны. Мы не знаем намерений русских, поэтому с большой уверенностью заявляем, что они будут делать. Мы компенсируем нашу неспособность предсказать последствия, скажем, перевооружения Германии, утверждая, какими именно будут эти последствия. Так же обстоит дело и в экономике. Тем не менее, объясняя события 1929 года и после него, можно отличить объяснения, которые могут быть верными, от тех, которые явно неверны.

Очень многие всегда считали, что депрессия неизбежна в тридцатые годы. Было (как минимум) семь хороших лет; теперь, по оккультному или библейскому закону компенсации, должно было быть семь плохих. Возможно, сознательно или бессознательно, аргумент, справедливый для фондового рынка, был применен к экономике в целом. Поскольку рынок оторвался от реальности в 1928 и 1929 годах, в какой-то момент ему пришлось вернуться к ней. Разочарование неизбежно было столь же болезненным, сколь соблазнительны иллюзии. Точно так же процветание Новой Эры когда-нибудь должно было сойти на нет; за ним последовали бы компенсирующие трудности.

Существует также несколько более тонкое убеждение в том, что экономическая жизнь подчиняется неизбежному ритму. Со временем процветание само себя разрушает, а депрессия корректируется. В 1929 году процветание, в соответствии с диктатом экономического цикла, исчерпало себя. Эту веру исповедовали члены Гарвардского экономического общества весной 1929 года, когда пришли к выводу о назревании рецессии.

Ни одно из этих убеждений не может быть всерьёз поддержано. Двадцатые годы, будучи относительно благополучными, не обязательно должны были быть депрессивными в тридцатые. В прошлом хорошие времена сменялись менее хорошими, а менее хорошие или плохие — хорошими. Но перемены — это нормально в капиталистической экономике. Степень регулярности таких изменений невелика, хотя часто считается, что это так. 4 Никакой неизбежный ритм не требовал краха и застоя 1930–1940 годов.

Экономика Соединенных Штатов в 1929 году не подвергалась такому физическому давлению или напряжению в результате своего прошлого уровня производительности, что депрессия была бы неизбежна. Представление о том, что экономика нуждается в периодическом отдыхе и восстановлении, имеет определённую долю правдоподобия и также является заметно жизнеспособным. Летом 1954 года профессиональный экономист из личного состава администрации президента Эйзенхауэра объяснил тогдашнюю рецессию тем, что экономика наслаждалась кратким (и, предположительно, заслуженным) отдыхом после исключительного напряжения предыдущих лет. В 1929 году рабочая сила не была утомлена; она могла бы продолжать производить продукцию бесконечно с лучшими темпами 1929 года. Основные фонды страны не были истощены. В предшествующие годы процветания основные фонды обновлялись и совершенствовались. Фактически, истощение основных фондов произошло в последующие годы простоя, когда новые инвестиции были резко сокращены. Сырья в 1929 году было более чем достаточно для текущего уровня производства. Предприниматели никогда не были столь полны энтузиазма. Очевидно, если люди, материалы, оборудование и руководство были способны к длительной и даже более интенсивной работе, то восстановительная пауза была не нужна.

Наконец, высокий уровень производства в двадцатые годы не опережал, как предполагают некоторые, потребности людей. В эти годы люди действительно получали всё больше товаров. Но нет никаких доказательств того, что их потребность в автомобилях, одежде, путешествиях, отдыхе или даже еде была удовлетворена. Напротив, все последующие данные свидетельствуют (учитывая доход, необходимый для расходов) о возможности дальнейшего значительного роста потребления. Депрессия не была необходима для того, чтобы потребности людей сравнялись с их возможностями производства.

IV

Каковы же возможные причины депрессии? Ответ на этот вопрос можно несколько упростить, разделив проблему на две части. Во-первых, возникает вопрос о причинах спада экономической активности в 1929 году. Во-вторых, гораздо более важный вопрос: почему, начав спад, в этот печальный период она продолжала падать и падать,