Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт

Возможно, из карьеры Уитни и Хисса можно извлечь моральную ценность. Ни тот факт, что Уитни был осуждён за кражу ценных бумаг, ни то, что Хисс украл документы, не являются убедительным доказательством того, что их друзья, соратники и современники поступали так же. Напротив, доказательства указывают на то, что большинство брокеров были абсолютно честны, и большинство сторонников «Нового курса», далекие от того, чтобы быть в сговоре с русскими, желали лишь одного – чтобы их пригласили отведать икры в советское посольство. И либералы, и консерваторы, как левые, так и правые, теперь лично столкнулись с использованием символического зла. Несправедливость этого приёма очевидна. Что может быть более убедительным аргументом, так это его опасности. В соответствии со старой, но не изжившей себя традицией, теперь всем, возможно, стоит сделать вывод, что преступление или даже проступок – это деяние отдельного человека, а не предрасположенность класса.

VII

Дело Уитни внесло заметные изменения в отношения между биржей и федеральным правительством, а также, в некоторой степени, между биржей и широкой публикой. В Законе о ценных бумагах 1933 года и, более полно, в Законе о фондовых биржах 1934 года правительство стремилось запретить некоторые из наиболее впечатляющих экстравагантностей 1928 и 1929 годов. Требовалось полное раскрытие информации о новых выпусках ценных бумаг, хотя не было найдено способа заставить потенциальных инвесторов ознакомиться с тем, что было раскрыто. Инсайдерские операции и короткие продажи после убийства г-на Виггина были запрещены. Совету управляющих Федеральной резервной системы были предоставлены полномочия устанавливать требования к марже, которые при необходимости могли быть достигнуты на 100%, что позволило бы полностью исключить маржинальную торговлю. Операции пулов, фиктивные продажи, распространение подсказок или заведомо ложной информации и другие способы фальсификации или манипулирования рынком были запрещены. Коммерческие банки были отделены от своих филиалов по ценным бумагам. Самое главное, был провозглашен принцип, согласно которому Нью-Йоркская фондовая биржа и другие биржи подлежат государственному регулированию, а для применения и обеспечения соблюдения такого регулирования была создана Комиссия по ценным бумагам и биржам.

Это было довольно горькое лекарство. Более того, регулирующие органы, как и люди, которые их составляют, имеют чётко выраженный жизненный цикл. В молодости они энергичны, агрессивны, проповедуют и даже нетерпимы. Позже они смягчаются, а в старости — через десять-пятнадцать лет — становятся, за некоторыми исключениями, либо инструментом регулируемой ими отрасли, либо дряхлыми. Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) была особенно агрессивной. В конце концов, для любого молодого регулирующего органа Уолл-стрит наверняка казалась бы грозным противником.

До дела Уитни Уолл-стрит – всегда с исключениями – была склонна сопротивляться. Она настаивала на праве финансового сообщества в целом, и рынка ценных бумаг в частности, вести свои дела по-своему, по своему усмотрению и управлять собой. Вечером накануне объявления с трибуны об отстранении Уитни Чарльз Р. Гей, президент биржи, и Хоуленд С. Дэвис, председатель Комитета по деловому поведению (Уитни был предшественником обоих на этих должностях), отправились в Вашингтон. Там они сообщили свои неприятные новости Уильяму О. Дугласу и Джону У. Хейнсу из Комиссии по ценным бумагам и биржам (SEC). Эта поездка, в гораздо большем, чем просто символическое, смысле, означала капитуляцию биржи. Холодная война за регулирование закончилась и больше не возобновлялась.

Хотя дефолт Уитни подтвердил победу Нового курса в вопросе регулирования и также послужил замечательным подтверждением более распространённых подозрений в моральном расслоении в центре Нью-Йорка, Уолл-стрит повезло, что он произошёл поздно. К 1938 году натиск Нового курса на крупный бизнес пошёл на спад; некоторые лидеры первоначальных ударных отрядов уже оттачивали речи о достоинствах системы свободного предпринимательства. К тому времени также стало общепринятым убеждение Нового курса в том, что все необходимые экономические реформы уже раскрыты, а те, которые ещё не были проведены, были запрошены Конгрессом. Никаких дальнейших сколько-нибудь значимых реформ рынка ценных бумаг не стояло на повестке дня. С этого момента Уолл-стрит заискивающе смотрела на Вашингтон, а Вашингтон смотрел на них пустыми глазами.

ГЛАВА IX

Причина и следствие

ПОСЛЕ Великого краха наступила Великая депрессия, которая длилась с разной степенью серьезности десять лет. В 1933 году валовой национальный продукт (общий объем производства экономики) был почти на треть меньше, чем в 1929 году. Только в 1937 году физический объем производства восстановился до уровня 1929 года, а затем быстро упал обратно. До 1941 года долларовая стоимость производства оставалась ниже уровня 1929 года. В период с 1930 по 1940 год только один раз, в 1937 году, среднее число безработных в течение года опускалось ниже восьми миллионов. В 1933 году без работы не было почти тринадцати миллионов человек, или примерно каждый четвертый в рабочей силе. В 1938 году каждый пятый все еще не имел работы. 1

Именно в это унылое время 1929 год стал мифическим. Люди надеялись, что страна вернётся к 29-му году; в некоторых отраслях промышленности и городах, когда дела шли феноменально хорошо, дела шли почти так же хорошо, как в 29-м; люди с выдающейся дальновидностью, в моменты особой торжественности, говорили, что 1929 год «был не лучше того, чего заслуживают американцы».

В целом, великий крах фондового рынка объяснить гораздо проще, чем последовавшую за ним депрессию. И среди проблем, связанных с оценкой причин депрессии, нет более неразрешимой, чем вопрос об ответственности за крах фондового рынка. Экономика до сих пор не даёт окончательных ответов на эти вопросы. Но, как обычно, кое-что сказать можно.

II

Как уже неоднократно подчёркивалось, обвал фондового рынка осенью 1929 года был неявным следствием предшествовавших спекуляций. Вопрос заключался лишь в том, как долго они продлятся. Рано или поздно, рано или поздно, уверенность в краткосрочной реальности роста стоимости обыкновенных акций ослабеет. Когда это произойдёт, некоторые начнут продавать, и это разрушит реальность роста стоимости. Держать акции в ожидании роста теперь станет бессмысленно; новой реальностью станет падение цен. Начнётся массовая распродажа. Так закончились прошлые спекулятивные оргии. Так наступил конец в 1929 году. Так спекуляции закончатся и в будущем.

Мы не знаем, почему в 1928 и 1929 годах разразился настоящий спекулятивный бум. Долгое время общепринятое объяснение, что кредит был лёгким, и поэтому люди были вынуждены занимать деньги для покупки обыкновенных акций с маржой, очевидно, бессмыслица. Во многих случаях до и после кредит был лёгким, и никаких спекуляций не было. Более того, значительная часть спекуляций в 1928 и 1929 годах была связана с деньгами, взятыми в долг под проценты, которые и до этого, и в любой