Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин

О том, сколь сложной загадкой является для нас Петровская эпоха, говорит попытка выдающегося русского поэта Максимилиана Волошина так кратко ее охарактеризовать:

Великий Петр был первый большевик,

Замысливший Россию перебросить,

Склонениям и нравам вопреки,

За сотни лет к ее грядущим далям.

Он, как и мы, не знал иных путей,

Опричь указа, казни и застенка,

К осуществленью правды на земле.

Отдавая дань художественным достоинствам этих волошинских строк, приходится заметить, что в этой небольшой цитате содержится сразу четыре ошибки. Во-первых, Петр, в отличие от большевиков, не был утопистом, задумавшим перебросить Россию «к грядущим далям». Он хотел (если уж использовать волошинское выражение) «перебросить» Россию на Запад, сделать наше государство не менее эффективно функционирующим, чем, скажем, государство шведское или французское. Во-вторых, Петр вовсе не стремился «к осуществленью правды на земле». Он стремился к осуществлению блага народа в том виде, как тогда его понимали. В-третьих, Петр, хоть и действовал вопреки консервативным «склонениям и нравам» большой части российского общества, опирался на уже сложившиеся нравы другой его части — той, что стремилась к переменам. Без ее поддержки он ничего бы не добился. А в-четвертых, казни и застенки при всей их очевидной значимости для петровской политики лишь дополняли военные, фискальные и организационные мероприятия, составлявшие суть Петровских реформ.

Глава о Петре Великом стала для меня самой сложной в этой книге. Ведь, с одной стороны, именно с рассказом о великом государственном деятеле у читателя должны быть связаны самые большие ожидания. Порой тот, кто не готов читать сразу всю книгу, принимается листать именно ту ее часть, от которой ждет быстрых ответов на интересующие его вопросы. Но, с другой стороны, Петровская эпоха отличается не столько величием, сколько сложностью и неоднозначностью. Там, где ожидают найти все ответы, часто находят лишь новые вопросы. Попробуем, тем не менее, разобраться в хитросплетениях преобразований, которые осуществил Петр Алексеевич.

Что увидел Петр Великий, поездив с Великим посольством?

Как известно, еще в молодые годы Петр Алексеевич отправился с Великим посольством в Европу, где особенно сильное впечатление на него произвело посещение Англии и Голландии — двух великих торговых держав конца XVII века. Но по возвращении он стал проводить политику, напоминавшую действия великих военных держав XVII столетия — Франции, Испании, Швеции. Как же так вышло? Почему впечатления молодого царя сильно разошлись с его последующими практическими действиями? Или не разошлись? Или мы плохо понимаем логику политического деятеля столь давней эпохи и слабо представляем себе то, что стояло за фасадом у той или иной преуспевающей страны Нового времени?

Давайте попробуем понять, какими же на самом деле увидел Петр Голландию и Англию. Увидел он в этих странах вовсе не то, что мы порой видим там, глядя в XVII столетие из XXI века. Часто, глядя в прошлое, мы домысливаем его, «обогащая» всем тем, что нам нравится, но что не было характерно для далеких эпох. Мы сегодня знаем, что Англия и Голландия являлись европейскими пионерами демократизации, что Голландия с давних пор отличалась удивительной толерантностью к инакомыслию, а Англия стала мастерской мира, осуществив технический переворот. И ожидаем, что Петр должен был обнаружить во время своего реального вояжа именно то, что мы «обнаруживаем» во время наших мысленных вояжей в прошлое. Однако, путешествуя в «машине времени», мы можем увлечься фантазиями и запросто промахнуться на столетие-другое, обнаружив признаки XIX века уже в веке XVII. Петр же не мог ничего такого обнаружить. Приехав в конце XVII столетия в Голландию и Англию, он увидел именно то, что там было в реальности. Эта суровая, но соблазнительная для современника реальность сильно отличалась от красивой картинки, которую мы нынче можем нафантазировать в поисках приятного европейского мифа.

Никакого особого демократизма Петр в Англии и Голландии найти не мог. В Англии существовал с давних пор парламент, и Петр его (точнее, палату общин) разок посетил, глянув на зал заседаний сверху через специальное окно. Но делами парламентскими царь особо не заинтересовался. С парламентариями общаться не стал, хотя, как известно, запросто общался с моряками, корабельными мастерами и прочим простым людом, занимавшимся теми делами, которые царя увлекали. Время, потраченное Петром на «изучение парламентаризма», совершенно несопоставимо с временем, потраченным на другие дела и даже на удовлетворение любопытства в отношении всяких диковинок. Означает ли это, что Петр был туповатым восточным деспотом с узким кругозором? Ни в коей мере. Парламент тогда (через десятилетие после «Славной революции», от которой англичане обычно и отсчитывают славный этап своей истории) лишь начинал свое превращение в настоящий орган власти, и Петр, как любой другой человек конца XVII столетия, не мог представить себе, каким станет парламентаризм столетия спустя.

Зато Петр мог увидеть многое другое — то, что поражало в Англии и Голландии прибывшего не только из далекой Московии, но даже из соседних Франции, Испании, Южных Нидерландов и германских государств. Петр мог обнаружить ощутимые признаки богатства, постепенно распространявшегося от аристократии к низшим слоям населения. XVII век был для Голландии и Англии эпохой радикальных перемен в торговле. Голландцы и англичане быстро богатели, устанавливая свое доминирование на тех емких рынках, которые раньше контролировали торговцы из иных стран. Голландцы и англичане снабжали Европу соблазнительными заморскими товарами, которые раньше либо вообще не были доступны европейскому потребителю, либо становились достоянием узкого круга наиболее богатых людей. Среди этих товаров не попадалось «икры заморской, баклажанной», над которой шутили в знаменитой советской комедии про сменившего профессию Ивана Васильевича. Зато в быстро нараставшем объеме из-за океана шли в Европу сахар, табак, кофе, чай — продукты, формировавшие у европейского обывателя совершенно иной тип потребления, чем тот, что существовал прежде. Голландцы и англичане, получая высокие доходы от торговли, быстро преобразовывали Амстердам и Лондон, где появлялось множество приличных рабочих мест, где возрастала численность населения, где «понаехавшие» из глубинки вчерашние крестьяне начинали жить так, как и не снилось крестьянину русскому, да, в общем-то, прусскому и французскому тоже. Это было еще не современное общество потребления, но общество, в котором простой мастеровой курил трубочку, пил чай с сахаром и обставлял дом купленной на рынке мебелью, что могло шокировать даже царя, приехавшего из дальней страны.

Еще одним важным направлением морской торговли для англичан и голландцев становилась во второй половине XVII века работорговля. Ошибочно было бы думать, будто она представляла собой лишь своеобразную «вишенку на торте», то есть незначительное, но эпатажное дополнение к основной хозяйственной деятельности. Работорговля имела