Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин

в небольшие кружки для размышлений о просвещении России и ее конституционном устройстве. Основываясь на зарубежном опыте, Пнин отстаивал необходимость защиты собственности и личной безопасности человека.

Даже чисто литературные общества, вроде того, что собирал Алексей Оленин (в будущем директор Публичной библиотеки и президент Академии художеств) у себя в имении Приютино под Петербургом, косвенным образом оказывали воздействие на интеллектуальное развитие России. Наконец, большой интерес представляет случай Николая Карамзина, который в юности примыкал к просветительскому кружку Новикова (где на него оказали серьезное влияние старшие товарищи Семен Гамалея и Алексей Кутузов), а затем путешествовал по Германии и Франции в разгар Французской революции.

Сразу после переворота, свергнувшего с престола императора Павла I, в беседе нового государя Александра Павловича с графом Строгановым было определено, что суть необходимых России преобразований сводится к обеспечению прав гражданина, заключающихся в защите его имущества и свободе делать все, что не наносит вреда другим. Однако пути достижения цели были для Александра I неясны. В итоге император со своими молодыми друзьями стал обсуждать реформы, однако характер этого обсуждения принципиально отличался от того, что делала Екатерина в 1760-е годы. Если бабушка вынесла дискуссию об обустройстве страны на суд избранных народом делегатов и была шокирована их консерватизмом, то внук стал строить планы перемен в узком кругу компетентных и прогрессивных соратников. Соратники стремились сохранить твердую самодержавную власть царя ради возможности осуществлять решительные прогрессивные преобразования. Провал екатерининских благих пожеланий настраивал на мысль, что реформы должны исходить не столько от общества, сколько от императора. А поддержку они могут получить в той части общества, которая настроена с государем на одну волну. Даже будущий декабрист Николай Тургенев отмечал, что в свое время сочувствовал неограниченной власти, защищая ее необходимость для освобождения страны от чудовищной эксплуатации.

Еще при жизни Павла I Александр Павлович наметил план ликвидации крепостного права. Но план нуждался в доработке группой экспертов. «Реформаторским штабом» стал кружок молодых друзей императора — Николай Новосильцев, князь Адам Чарторыйский, граф Павел Строганов и граф Виктор Кочубей. Эти люди долго жили в Британии, посещали Париж в годы революции — в общем, имели реальные представления о том, что происходит на Западе. На вторых ролях в кружке оказался молодой чиновник Михаил Сперанский, которому поручалась техническая работа по воплощению идей младореформаторов в конкретные проекты.

Любопытно, что при обсуждении отмены крепостного права почти не шла речь об экономике. Доминировали моральные аспекты проблемы. Рабство эмоционально отвергалось, и в этом младореформаторы были похожи на молодую Екатерину. Разница же состояла в том, что в александровском поколении небезразличных людей было значительно больше, чем в екатерининском.

В этом кругу младореформаторов, как отмечал Чарторыйский, Строганов был самый пылкий, Новосильцев самый рассудительный, Кочубей самый острожный, я же самый бескорыстный и старавшийся успокоить чрезмерное нетерпение.

Пылкость с рассудительностью следовало сочетать для того, чтобы пройти между Сциллой самодержавия, нарушающего имущественные права и свободы подданных, и Харибдой революции, которая, как видели теперь многие на французском примере, оказывается в какой-то момент хуже самого непросвещенного абсолютизма. Строганов полагал, что опасность в крестьянском деле состоит в отказе от перемен, но император проявлял осторожность, стремясь лишь к улучшению сельского быта, чтобы не раздражать помещиков и не волновать крестьян.

Ярким проявлением подобной осторожной стратегии стал Указ о вольных хлебопашцах (1803), согласно которому помещики имели право (но не были обязаны) отпускать на волю своих крестьян. То есть в той мере, в какой у нас формировалось просвещенное дворянство, желавшее свобод для всего населения, и в той мере, в какой у крестьянства имелись деньги для выкупа, государь был готов нанести удар по крепостному праву. Но поскольку доля такого дворянства и такого крестьянства в общей массе была невелика, появление вольных хлебопашцев проблему крепостничества не разрешило. Некоторые помещики — например, декабрист Михаил Лунин — указом воспользовались, но таких оказалось мало. Практически никто из известных в либеральном и даже радикально-революционном лагере людей 1840–1850-х годов не отпустил своих крестьян.

О прямом противоречии интересов крестьян и дворян в этом вопросе писали авторы той эпохи. Порой Александр заговаривал с дворянами об отмене крепостного права, но сталкивался с почти неприкрытым сопротивлением, свидетелем чего был, например, князь Сергей Трубецкой. Александр Павлович имел лучшие исходные условия для решения проблемы крепостного права, нежели его бабушка, однако он не мог не помнить о том, как вооруженные люди решали судьбу России на протяжении почти целого столетия. Реформаторские проекты Сперанского, скорее всего, были до поры до времени интересны императору, надеявшемуся обнаружить в них механизм, позволяющий получить поддержку заинтересованных в реформах групп интересов. Однако Сперанский не мог сконструировать такую волшебную модель, при которой государь усилил бы свои политические позиции даже в том случае, если шел против основной массы дворянства в решении крепостнической проблемы. Неудивительно, что в итоге Сперанский, не оправдавший ожиданий императора, попал в опалу и всякие попытки модернизировать страну были, как и во времена Екатерины, заморожены вплоть до конца царствования. Фаворитом царя стал генерал Алексей Аракчеев, а одной из форм организации сельской жизни — военные поселения, которые лишь ухудшили положение крестьян.

Тем не менее к 1825 году, когда завершилось правление Александра Павловича, российское общество немного трансформировалось и в нем наконец сформировалась критическая масса людей, не только откликавшихся на желание императора что-либо реформировать, но и готовых размышлять о свободе вне всякой зависимости от импульсов, идущих сверху, и даже вопреки им. Наиболее образованные и информированные люди знали теперь не только об идеях Французской революции, но и о Кодексе Наполеона, о стремлении многих европейцев заимствовать наполеоновские идеи, о начавшейся борьбе Англии с рабством, об отмене крепостного права не только в Габсбургской империи, но и в Пруссии. Пожалуй, можно сказать, что в России впервые формировалось целое поколение людей, чувствовавших культурное отставание своей страны от соседних государств. Если в начале XVIII века Петр со своими «птенцами» был обеспокоен лишь отставанием военным, то теперь (после победы над Наполеоном) Россия, напротив, оказывалась военным лидером Европы, однако мыслящую часть общества это не так уж радовало. Возникло представление о необходимости перемен, никак не связанное с милитаристскими планами.

Именно формирование нового поколения, отличавшегося такими представлениями, породило движение декабристов. Если Александр в начале XIX века был истинным центром кружка своих друзей и младореформаторы без него вряд ли сформировали бы какую-то организацию, то декабристы все делали «снизу». При этом они исходили из своих знаний об иностранном государственном устройстве, сложившемся за последние десятилетия. Многие из них получили систематическое образование в Московском университете, Царскосельском лицее или Московской школе колонновожатых — будущей Академии Генштаба. Однако главным