Писательская рота - Сергей Егорович Михеенков

<…>

Теперь мне было ясно, как всю жизнь тянулся он к отчему дому, как обильно сочились его книги этой неиссякаемой любовью к малой своей родине, с которой, увы, ему так и не пришлось воссоединиться, если бы и не пожить на ней остаток своих дней, то хотя бы лечь в неё и успокоиться навечно под “неимоверно синим и высоким небом”, где “жаворонков сроду не было видно, но и с утра и до ночи они звенели и трепыхались там, крохотные и радостно живые”.

Я недавно побывал в Прибалтике, посмотрел места, приютившие моего земляка. Наверное, Константин Воробьёв любил их, и не только потому, что эта земля по-своему прекрасна задумчивой величавостью озёр, девственностью прохладных лесов, вечной мятежностью северного неба, но и потому ещё, что в грозные годы он сражался там с оккупантами, и литовские леса были в ту пору и кровом и домом его партизанскому отряду. Свята та земля, за которую пролита кровь».

Александр Солженицын: «Воробьёв написал две прямодушные повести о подмосковных боях — “Крик” и “Убиты под Москвой”. В них мы найдём, при всём скоплении случайностей и неразберихи любого боя, и нашу полную растерянность 41-го года; и эту немецкую лёгкость, как, при лихо закатанных по локоть рукавах, секли превосходными автоматами от живота по красноармейцам; и ту глупость неподготовленных командиров; и малодушие тех политруков, кто спешил свинтить шпалы с петлиц и порвать свой документ; и засады за нашей спиной откормленных заградотрядчиков — уже тогда, бить по своим отступающим; и ещё, ещё не всё поместилось тут — и об этом тоже целые поколения не узнают правды? — Повесть “Убиты под Москвой” безуспешно прошла несколько журналов и была напечатана в начале 63-го в “Новом мире” личным решением Твардовского. И концентрация такой уже 20 лет скрываемой правды вызвала бешеную атаку советской казённой критики — как у нас умели, на уничтожение. Имя Воробьёва было затоптано — ещё вперёд на 12 лет, уже до его смерти».

Солженицын, косноязыча, как в большинстве случаев, когда речь идёт о братьях-писателях и литературных делах, передёргивает, а порой и лжёт. Что касается «затаптывания», то в литературе всегда шла и идёт война, и всегда одни направления затаптывают своих оппонентов, при этом больше всего страдают и страдали одиночки, оторванные от Москвы и Ленинграда (Санкт-Петербурга). Но наступает момент, «провинциалы» набирают силу, обретают читательскую аудиторию, и затоптать их уже невозможно. Что касается Константина Воробьёва, то «казённая критика» его травила, премий и орденов власть ему не давала. Больше всего от официальных критиков досталось повести «Убиты под Москвой». Во время таких войн, как правило, бьют за самое талантливое. К примеру, критик Н. В. Лесючевский, в 1930-е годы служивший доносчиком-экспертом и активно помогавший следователям НКВД изобличать «врагов народа» в писательской среде, в своих статьях повесть «Убиты под Москвой» приводил как образец клеветнического произведения о войне.

Но писатели патриотического направления своего собрата всячески поддерживали. Издатели привечали. Читатель любил. Случалось, что рассыпали набор уже свёрстанной книги. Но кого из самостоятельно мыслящих в те времена не рассыпали? Зачастую эти акции чиновников от литературы только подхлёстывали читательский интерес к гонимому автору. Приведённая ниже библиография свидетельствует о том, что Константин Воробьёв в полном забвении не пребывал. Публиковался в «толстых» литературных журналах «Литва литературная», «Молодая гвардия», «Звезда», «Нева», «Новый мир».

В последние годы писателя потянуло на родину. Мечтал купить дом в Нижнем Рутеце. Дочь Наталья Константиновна рассказывала: «Папу советская власть не пустила в Россию. Он так и умер в Литве от рака… В течение двух лет мама билась, дом хотели купить. Но всё время возникали какие-то препятствия. Папа всегда говорил, что надо жить на Родине: “Если со мной что-нибудь случится, обязательно переезжайте”. Когда уже папа умирал, ему специальное разрешение на въезд дали. Как “приближение к сыну”. У папы был сын в России — Владимир».

Советская власть, бесспорно, много заботилась о писателях. Достойные гонорары. Позволяла строить за собственные (литфондовские) деньги дома творчества. Во время получения жилья предоставляла дополнительные метры для рабочего кабинета. В Москве разрешала членам Союза писателей СССР участвовать в кооперативном долевом строительстве жилья. Но и крови писательской эта власть попила много.

Константин Воробьёв переписывался с Виктором Астафьевым. Родственные души.

Вернулся к повести «Крик», задумав развернуть её в роман. По разрозненным черновым записям восстанавливал текст «Дороги в отчий дом». Идею замысла определил так: «…просто жизнь, просто любовь и преданность русского человека земле своей, его доблесть, терпение и вера». Не успел.

Константин Дмитриевич Воробьев умер 2 марта 1975 года в Вильнюсе. Первоначально похоронен в Вильнюсе. В 1995 году по настоянию вдовы и дочери останки перевезли на родину и захоронили в Курске на Офицерском (Никитском) кладбище со всеми воинскими почестями.

В 1985 году Станислав Куняев опубликовал в журнале «Наш современник» найденную в архиве журнала «Новый мир» забракованную редакторами повесть под названием «Это мы, Господи!».

Из воспоминаний дочери Натальи Константиновны:

«Он сделал из ванной комнаты себе кабинет: поставил стол, стул и всегда там работал. Закрывался, я зайти туда, конечно, не могла. Он писал очень тяжело. Мог в день написать страницу-две. Всегда карандашом».

«Мама была его другом, талисманом. Вместе они часто обсуждали произведения, говорили очень много. Даже ночами».

«Серо-зелёные глаза, копна волос. Очень видный был мужчина. Никогда не скажешь, что это мальчик из глубокой деревни. Он обладал такой статью, изысканностью. Нравился женщинам».

«На литовском не разговаривал. Знал несколько выражений: чтобы такси взять, договориться о чём-то, деньги посчитать».

«Порой папа ругал Сталина. Помню его фразу: “«Дайте мне десять автоматчиков, и Россия будет свободной”. Вот… Россия стала свободной. Я думаю, очень хорошо, что папа сегодняшний наш мир не видит. Он был бы страшно разочарован».

Публикации

Подснежник: Рассказы. Вильнюс: Гослитиздат, 1956.

Седой тополь: Повести, рассказы. Вильнюс: Гослитиздат, 1958.

Гуси-лебеди: Рассказы. М.: Молодая гвардия, 1960.

Одним дыханием: Повесть. М.: Советская Россия, 1961.

Не уходи совсем: Повесть. Вильнюс: Гослитиздат, 1963.

У кого поселяются аисты: Повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1964.

Седой тополь: Повести, рассказы. М.: Советская Россия, 1965.

Дорога в отчий дом: Рассказы. М.: Московский рабочий, 1966.

Повести. Рассказы. М.: Советская Россия, 1967.

Тётка Егориха: Повесть и рассказы. Вильнюс: Vaga, 1967.

Цена радости: Повести и рассказы. Вильнюс: Vaga, 1969.

Вот пришёл великан…: Повесть. Вильнюс: Вайздас, 1971.

Сказание о моём ровеснике: Повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1973.

Крик: Повести. Вильнюс: Vaga, 1976.

Вот пришёл великан…: Повести. М.: Современник, 1976.

И всему роду твоему: Рассказы и повесть / Предисл. Е. Носова. Вильнюс: Vaga, 1978.

Повести и рассказы: Избранное. М.: