Сталинский план преобразования природы и его осуществление на Южном Урале - Елена Викторовна Лесная-Лыжина

пшеницы и других зерновых там предписано НК ЗЕМУ и ВАСХНИЛ завершить полную замену бессортовых семян сортовыми за два-три года: такой подвиг невозможен в капиталистических странах, но он будет выполнен в СССР, особенно благодаря преимуществам колхозов и планового хозяйства. Пшеница должна заменить рожь на севере и востоке. Картофель должен быть улучшен, чтобы не погибал от болезней в сухих и жарких районах. Время для выведения сортов вместо 10–12 лет должно быть сокращено до 4–5 лет. Необходимо применять «новую заграничную технологию и новейшие, улучшенные методы селекции, основанные на генетике». И тут же: «Все партийные и советские организации и широкие массы колхозников должны быть вовлечены в эту работу», кто угодно – кроме ученых.

Тут даже Лысенко умолк года на два или три. От яровизации озимых он уже перешел к яровизации яровых пшениц, яровизации ячменя, хлопчатника, картофеля и т. п. К 1933 году яровизация уже не приносила успеха у начальства и прессы, тогда он решил вывести новый сорт яровой пшеницы за три года вместо декретируемых 4–5 и обычных 10–12 лет. Конечно, это чудо могла сделать только яровизация.

Пока что он скромен. В докладе 1934 года он отвергает общеизвестное представление, что «Лысенко – против всякой теории, в частности против генетики и селекции», апеллирует к авторитету Менделя, четырежды сочувственно отзывается о работах Вавилова, но его позиция такова: «Я за генетику и селекцию, я за теорию, но за такую теорию, которая, по выражению товарища Сталина, «должна давать практикам силу ориентировки, ясность перспектив, уверенность в работе, веру в победу». Впервые стадийная теория поставила генетику и селекцию в затруднительное положение. Сталинистское слияние теории с практикой позволяло начальству использовать кампанию за яровизацию для нападок на физиологию растений: теперь кампания за улучшение пшениц означала борьбу против генетики не на жизнь, а на смерть. Используя обстоятельства, Лысенко поднял ограниченный конфликт между научной и знахарской сельскохозяйственной программой на уровень тотальной войны между наукой и агробиологией.

1935-й был самым страшным годом для генетики. Разумеется, и прежде генетики подвергались нападкам. В 1930 году умер в Ленинграде Ю. А. Филипченко, затравленный Презентом, когда этот «биомарксист» начал карьеру выступлением против «буржуазного» ученого (так часто называли специалистов, получивших полноценное образование еще до революции и обладавших независимым суждением!. В Москве в 1929 году арестован и сослан С. С. Четвериков и перестал существовать его генетический отдел в кольцовском институте, когда клеветнический донос конкурентов сделал дело в атмосфере истерического поиска «врагов» среди специалистов. В 1930 году Н. К. Кольцов был уволен из МГУ под предлогом ликвидации его ' кафедры (предлоги тогда еще были необходимы). С 1928 года атакам подвергался его Институт экспериментальной биологии (ИЭБ), в 1929-193 годах дело шло к разгрому, но в начале 1932 года Кольцов спас положение, получив высокую поддержку Сталина. Однако в 1930-1931 годах ему пришлось отправить в Ташкент своих учеников Н. К. Беляева и Б. Л. Астаурова, когда они были подвергнуты травле в Москве. (В начале 1937 г. Беляев переедет в Тбилиси, где сразу же будет арестован, и погибнет.) В 1930 м объектом травли стали ученые– марксисты, особенно С. Г. Левит, а также И. И. Агол и др. Но если до 1935 года государственная поддержка в области сельхознаук шла в большей мере настоящим ученым, то с 1935 года государство подчинило их псевдонауке.

В 1931 году Н. И. Вавилов отразил, еще без особого труда, обвинение в отрыве ВИРа от практики. Летом 1934 года Совнарком выразил недовольство отчетом президента ВАСХНИЛ Вавилова декретом «О работе ВАСХНИЛ». Академия прошла радикальную реорганизацию: если в 1934 году она включала 111 институтов и около 300 разных станций, то к лету 1935 года в ВАСХНИЛ осталось лишь 12 главных институтов. Вавилов был смещен с поста президента и назначен одним из трех вице-президентов. Новый президент А. И. Муралов во вступительной речи «Не отставать от жизни» назвал лысенковский Одесский институт образцом тесной связи науки с сельским хозяйством.

Вот с чем пришел Лысенко к 1935 году. Он вовлек сельскохозяйственное начальство в кампанию за серию экспериментальных методов, изобретая новые прежде, чем набьют оскомину старые. Он завоевал высокую оценку начальства, прессы, агрономов и даже некоторую оценку настоящих ученых (что усиливало одобрение начальства и в конце концов привело к давлению на самих ученых). Главное же, он ухитрялся ускользать из строго очерченной сферы методов, подлежащей научной критике, по мерке которой его хотели судить настоящие ученые. В 1935 году появилась первая совместная публикация Лысенко и Презента; этот союз сделал возможным систематические атаки на генетику.

В начале 1935 года Лысенко выступил с докладом, который был прерван после призывов к классовой бдительности на психологически точно составленном заявлении (что он не какой-то там интеллигент, нет, он свой. «Я только яровизатор»): «Сталин: «Браво, т. Лысенко, браво!» В зале аплодисменты.

Весной 1935 года П. П. Постышев, один из руководителей КП(б)У, заявил, что только Лысенко выполняет директиву 1931 года. (Тот сразу же для ее выполнения занялся яровизацией картофеля: летние посадки на юге).

Летом 1935 года Лысенко телеграммой рапортовал Я. А. Яковлеву, к тому времени возглавившему сельхозотдел ЦК ВКП (б), М. А. Чернову, наркому земледелия СССР, А. И. Муралову, президенту ВАСХНИЛ и зам. НКЗ (через 2–3 года все они будут сметены террором): «При вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт «Лютесиенс 062» – выполнено. Новых сортов получено четыре».

Впоследствии окажется, что получен один лишь кандидат на сорт «1163»; единственное сортоиспытание его на трех делянках по 25 м2 дало 1,5 ц против 1,39 стандартного сорта с той же площади; эта разница около 8 % недостоверна. По словам Лысенко, зерно пшеницы «1163» давало плохой хлеб – недостаток, который он, конечно, брался быстро исправить. В 1936 году П. Н. Константинов и другие селекционеры заявят, что практический успех Лысенко такая же чепуха, как и его наука.

Телеграмма Лысенко явилась его ответом не только на декрет 1931 года, но и особенно на замечание Сталина на XVII партсъезде, что семенное дело по зерну и хлопчатнику запутано. Публикацией этой телеграммы открылся первый номер его нового журнала «Яровизация».

В декабре 1935 года на вопрос журналиста, надо ли ставить пробы на станциях перед организацией массовых кампаний, Лысенко дал понять, что его успех достигнут иным путем: «Когда мы выдвинули метод, который до сих пор обоснован только в теории… есть ли у нас право терять два-три года на предварительные испытания на