Сталинский план преобразования природы и его осуществление на Южном Урале - Елена Викторовна Лесная-Лыжина

задание достичь компромисса (в пользу Лысенко): от лысенковцев он требовал отказа от махаевского (антиинтеллектуального) устремления подавить генетику; от генетиков – избавиться от барского пренебрежения агробиологией и признания верховенства ее практического значения. (В 1918 году Митин, чутко прислушивавшийся к пожеланиям начальства, накрепко позабудет о своем былом стремлении к компромиссу.)

В биографии Лысенко 1937 года отмечено, что «яровизация давала в среднем 1,5–2 центнера прибавки, нередко 3–4 центнера», хотя там же сказано, что она «сулила» 10 ц с га. На деле эффект яровизации никто не проверял (хотя, вероятно, прямого вреда было не так много). На сессии 1936 года Лисицын адресовал Лысенко вопрос: «Вы приводите прибавку в десятки миллионов пудов, а где убытки, которые принесла яровизация?» – и предложил собрать и опубликовать данные по отдельным сортам. Такие данные на конференции 1939 года привел А. А. Малиновский. Миллионы гектаров заняты сортами, выведенными с применением методов генетики учеными-селекционерами (Шехурдиным, Еремеевым, Константиновым, Юрьевым, Сапегиным – пшеница, Лисицыным и Рудницким рожь); некоторые площади заняты бессортовымн семенами; один сорт Лысенко занимал только пару сотен гектаров в двух хозяйствах близ Одессы (в 1946 году сорт был снят с районирования из-за неэффективности). Краткое выступление было прервано председателем, а в 1948 году Лысенко припомнил его Малиновскому.

В 1939 году стороны ужесточили свои позиции, и компромисс снова, оказался невозможным. После конференции полемика улеглась. В академической прессе преобладали научные статьи, в сельскохозяйственной – лысенковские. В вузах все больше и больше преподавали лысенковщину.

Вскоре иссякли статьи, пропагандирующие старые рецепты Лысенко, обещавшие быстрый выход, а новые рецепты (самый известный – вывести за 3–4 года озимую пшеницу для Сибири) обещали результат лишь в отдаленной перспективе. А это напоминало предложения ученых, за которые их критиковал сам Лысенко и которые так разочаровывали начальство. Положение президента ВАСХНИЛ сулило неприятности уже в ближайшем будущем, но в конце 30-х годов Лысенко уже обладал достаточным влиянием и использовал его, по совету Презента, для ликвидации главного оппонента, Н. И. Вавилова, по принципу – уничтожение светочей заставляет замолчать множество, других людей. Летом 1940 года Вавилов был арестован. Зимой умер Кольцов, потерявший смысл существования. Были арестованы Л. И. Говоров, Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитский.

Храбрый Д. Н. Прянишников – который и в 1937 году не боялся прерывать ораторов, сбивавшихся с науки на «разоблачение вредительства», за что его обругали в «Правде», – направил Л. П. Берии послание, в котором интересовался судьбой своего ученика. В результате расстрел был заменен заключением. Для Н. И. Вавилова была намечена работа по специальности в одном из институтов ГУЛАГа. Однако к работе Николай Иванович так и не приступил. Он погиб из-за того, что уже отданные распоряжения не были выполнены в связи с паникой и неразберихой в Москве 16 октября 1941 года.

В 1942 году Лондонское Королевское общество (президент Генри Дейл) избрало Н. И. Вавилова своим иностранным членом и тщетно пыталось получить его письменное согласие.

Эта история имела продолжение. После этого Сталин вызвал в Москву брата Николая Ивановича С. И. Вавилова и сообщил ему о возможных кандидатах на пост президента АН СССР: Вышинский, Лысенко и… С. И. Вавилов. Сергей Иванович принял этот пост, а в 1948 году ему пришлось принимать отказ Генри Дейла от почетного членства в АН СССР в связи с убийством Н. И. Вавилова.

Сплочение всех народных сил для отпора врагу и победа над фашистской Германией создали у людей иллюзии о невозможности возврата к беззаконию конца 30-х годов. Многие подвергшиеся гонениям генетики мужественно сражались на фронтах Великой Отечественной войны, они вновь почувствовали себя полноправными членами общества.

В 1945 году Константинов выступил со статьей «Против упрощенчества в агробиологии», то есть против Лысенко. Жебрак напечатал в «Science» статью «Советская биология» с критикой лысенковщины (в 1948 году это ему припомнили). Еще осенью 1947 года И. Д. Лаптев распространил антикосмополитическую кампанию на биологию, осудив «антипатриотические поступки» Жебрака и назвав патриотом Лысенко. П. М. Жуковский призвал ВАК и высшую школу вернуться к настоящей генетике и критиковал «дарвинизм в кривом зеркале» Лысенко – Презента. Научные журналы печатали статьи с критикой положений Лысенко, не называя имен. В конце 1946 года под эгидой Министерства высшего образования (министр С. В. Кафтанов) прошла настоящая дискуссия о дарвинизме и перестройке его преподавания. На ней Жебрак требовал упразднить курс и включить его содержание в курс генетики, но заведующий кафедрой дарвннизма МГУ И. И. Шмальгаузен настаивал на сохранении курса при условии, что его будут вести настоящие ученые. На выборах в Академию наук генетики объединились, собрали все свои силы и работы и, с помощью С. И. Вавилова, провели в членкоры пережившего предыдущие события критика Лысенко – Дубинина. В 1947 году Дубинин напечатал в «Science» статью о достижениях советской теоретической генетики. В МГУ прошли две нормальные конференции по генетике и по естественному отбору (отрицаемому Лысенко). 7 июля 1948 года была опубликована статья 13 ленинградских цитологов «Об одной неудачной концепции» – новой клеточной теории О. Б. Лепешинской. Были и некоторые выступления лысенковцев. В 1946 году вышел 1-й том Сочинений И. В. Сталина, и научная публика узнала о его ранней статье, где симпатии вроде бы отдавались ламаркизму. Но Лысенко к тому времени потерял расположение переменчивого Сталина. А зав. Отделом науки ЦК Ю. А. Жданов твердо поддерживал генетиков. Февральский (1947 г.) Пленум ЦК партии не прояснил официальную позицию: он принял некоторые лысенковские рецепты, но критиковал другие – колхозы Сибири все еще не получили зимостойких сортов пшеницы. А именно это обещал Лысенко перед войной, а Цицин еще в 1935 году.

Дело, очевидно, шло к новому раунду дискуссии, и, по стандартам 1936 и 1939 годов, генетики были во всеоружии.

Но в мае 1948 года приключилось следующее событие. Референт одного из отделов ЦК показал Лысенко две статьи с критикой его взглядов. Тот пригорюнился, махнул рукой и стал медленно спускаться по широкой парадной лестнице. (Одна статья была изданием Британского имперского бюро по растениеводству «Новая генетика в Советском Союзе» с резюме на многих языках, включая русский, где отмечалась несостоятельность «мичуринской биологии» и подчеркивалось, что Лысенко продолжает линию Дарвина, Тимирязева, Мичурина. В переводе другой были слова: «Лысенко – это Сталин в науке, Сталин – это Лысенко в политике».) Лысенко воспользовался этими материалами для привлечения на свою сторону Сталина.

Зная о разоблачительной документации, собранной Отделом науки ЦК, Лысенко обратился прямо к Сталину. На основе сведений, полученных от начальника сельхозуправления Госплана Дмитриева и заместителя председателя Госплана Демидова. Лысенко включил в свое послание заведомо ложные данные о предстоящем эффекте своих новых «достижений»: пятикратном урожае ветвистой пшеницы, гнездовой