Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

Куприянов призвал к усилению роли старших хирургов медсанбатов, госпиталей, армейского хирурга в организации и совершенствовании помощи раненым.

Из-за стола поднялся высокий пожилой военврач первого ранга, главный судебно-медицинский эксперт Ленфронта профессор Владимирский.

— Среди многих тысяч воинов, беззаветно защищающих свою Родину, — сказал он, — встречаются отдельные негодяи, которые трусливо хотят сохранить себе жизнь и идут на различные преступления: вызывают у себя болезни, наносят себе повреждения и спокойно проходят через наши армейские учреждения, нередко оседая в госпиталях ближнего и далекого тыла.

— Помните, — сказал в заключение Владимирский, — выпустить из армии в тыл хотя бы одного такого симулянта, членовредителя — это значит ослабить мощь Красной Армии. — И он дал обстоятельное определение членовредительства и способов его распознавания.

Я внимательно слушала доклады. Всматривалась в висевшие таблицы, колонки черных цифр. Отдельно взятые, они были математическими символами. Это люди — рядовые и сержанты медицинской службы — сделали их объемными, наполнили содержанием. Это они ползли под вражеским огнем к раненым, тянули за собой облегченные лодочки-волокуши или тяжелые, неудобные лыжно-носилочные установки, подставляя свои плечи ослабевшим, закрывали собою раненых во время обстрела, не отходили от операционных столов, когда осколки влетали в помещения.

Гляжу на цифры сухих таблиц, и за ними вижу живые знакомые лица. Они медленно проходят перед глазами. Все очень разные, но обязательно добрые. А может ли ежечасно рисковать собой для спасения чужой жизни человек по натуре злой, завистливый, трусливый, любящий лишь самого себя?

Когда выбыли по ранению или были убиты многие ротные санитары, их тяжелую обязанность в 184-м полку взяли на себя девушки. Сами голодные, донельзя усталые, они работали из последних сил и часто из своего очень скудного пайка урывали кусочек хлеба или ложку каши, чтобы подкормить ослабевших товарищей. Так могут поступать только люди большого сердца.

Вспомнила тогда я двух замечательных сандружинниц-ополченок Нину Лебедеву и Клаву Голосуй, с которыми незадолго до конференции познакомилась в 184-м полку в Колпино. Роты автоматчиков и минометную, где служили подруги Лебедева и Голосуй, ночью подняли по тревоге. Комиссар полка старший политрук Михаил Николаевич Сергеев пожелал подругам военного счастья… В тридцатиградусный мороз, на пронизывающем ветру, в одних гимнастерках, чтоб было сподручней, разгоряченные, охваченные порывом наступления, при свете повисших в небе осветительных ракет они отважно боролись за спасение жизни своих однополчан.

На рассвете боевая задача была выполнена. Обе сандружинницы вышли из боя без единой царапины, но до смерти уставшие, потрясенные картиной ночного боя. Им пришлось участвовать и раньше во многих вооруженных столкновениях; их, к счастью, миновали ранения, но с большой горечью говорили они мне о гибели их любимицы санинструктора Тамары Боровик.

— Тамару забыть невозможно, — сказала статная красивая Лебедева, — она была очень человечна. Открыта душой, общительна, проста. Она все время служила санинструктором роты, которой командовал ее отец старший лейтенант Боровик. Когда он погиб под Красным Бором, Тамара твердо решила остаться в подразделении. Она многим спасла жизнь, а свою не сохранила.

Тамара Боровик имела среднее образование и мечтала после войны закончить медицинский институт, чтобы потом работать врачом где-нибудь очень далеко, как она говорила, «за Уралом или за Байкалом в белой-белой больнице». Зимой сорок второго она везла раненых из батальона в полковую санчасть. Уже в Колпине, недалеко от дома итээровцев, настиг ее вражеский снаряд. Сраженная осколками, обливаясь кровью, упала возле однополчанина тоненькая восемнадцатилетняя девушка с каштановыми кудрями.

Цифры, цифры. Оторвавшись от нахлынувших воспоминаний, вновь разглядываю строгие таблицы, развешенные по стенам. Они убедительно доказывают: санитарная служба за истекшие месяцы окрепла, хирургическая обработка ран производится правильно. Приближение медсанбатов к войскам осенью сорок первого и зимой сорок второго года спасло жизнь многим сотням раненых. Совместная работа групп усиления и хирургов медсанбатов и госпиталей словно сплотила всех в один большой хирургический коллектив. Полностью оправдал себя опыт создания специализированных госпиталей для раненных в живот, грудь и голову.

Санитарный отдел привлек внимание участников конференции к авитаминозу, цинге, желудочно-кишечным болезням, наносившим ущерб боеспособности армии; потребовал улучшить лечение раненых и больных в медсанбатах и госпиталях. Вернуть фронту, в строй не менее 75 % раненых — вот задача всех медицинских работников. И еще: следует постоянно прививать труженикам наших армейских медицинских учреждений умение работать в полевых условиях, быстро сниматься с места, не обрастать вещами. Настанет же счастливый час, когда наши медсанбаты, полевые госпитали, а за ними эвакуационные тронутся с места, двинутся вперед. Только тогда, в марте сорок второго, мы еще не знали — когда это будет…

Радостная весть ожидала нас в конце заседания. Начальник санитарного управления фронта доложил конференции, что за большие заслуги по оказанию помощи раненым на первом этапе войны, особенно в 168-й дивизии, Военный совет фронта наградил орденом Ленина старшего хирурга группы усиления Г. М. Фрадкина, орденом Красного Знамени — бывшего командира отряда М. А. Могучего, орденами Красной Звезды хирургов отряда Ф. М. Беленицкую, Н. Л. Волпян, Б. З. Копелиовича, старшую сестру отряда М. Э. Ковалевскую и многих других. Участники конференции сердечно поздравили награжденных.

26 марта сорок второго

А 26 марта в санитарный отдел армии пришла горестная весть.

— От хозяйства Контора одна треть осталась, — услышала я в трубке глухой и нетвердый голос начсандива-90 Ивана Флегонтовича Милюкова. Связь внезапно прервалась.

Потрясенная услышанным, я молча положила трубку. Ни начсанарма, ни его заместителя по политчасти Павлинова на месте не оказалось. Оставшийся за начальника Новиков пошел разыскивать начальника санитарного отдела армии Гофмана, а я на машине автосанитарной роты немедленно выехала в Колпино.

День был хмурый, серый. Машина быстро неслась по шоссе. В ушах все время звучала фраза, подавленно произнесенная Милюковым: «От хозяйства Контора одна треть осталась». Кто жив? Кого уже нет? Беда стряслась как раз тогда, когда медсанбат уже готовился оставить Колпино.

Переезд у Колпина машина проскочила на большой скорости. Молодая регулировщица проверила документы и сказала, что недавно в сторону Понтонной пропустила две машины с ранеными и имуществом из медсанбата 90-й дивизии. Снаряды рвались у железнодорожной ветки, осколки царапали когда-то белую стену, отделявшую территорию Ижорского завода от дороги. На потемневшем песке валялись куски кирпича.

Наша машина быстро повернула направо, проехала мимо завода, через канал и остановилась на улице Ленина. Каменное двухэтажное здание, в котором размещался медсанбат 90-й, было расколото от крыши до основания на две неравные части.

Снег вокруг дома потемнел. У разбитого дерева стояли командир медсанбата военврач второго ранга Валентин Иванович Контор и военком старший политрук Елизавета Яковлевна Куксина. Мне показалось, что за несколько