11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук

насчитал в книге. Когда вы чёрным по белому пишите, что хотите всё бросить, уехать на Алтай в Быстрый Исток и там писать. И что? Сумеете ли в конце концов вырваться из беличьего театрального колеса? Очень, знаете ли, жирный вопрос…

Хотя с другой стороны, в этом месте вдруг вспомнилась байка. Умирает старый пчеловод. Родные и близкие собрались вокруг него и просят:

– Скажи, дед, слово заветное.

И молвил он:

– Запомните, дети мои, главное в жизни – труд, пчелы. Остальное все – ху…ня!

Помедлив, добавил:

– А, впрочем, труд и пчелы – тоже ху…ня!

Так что не обращайте внимания на эту мою писанину. Живите и пишите, как Вам живётся и пишется. Тем Вы и интересны! Только – живите! И дай Вам Бог! С глубочайшим уважением – Михаил Захарчук».

…Готовя эту рукопись, я вновь перечитал «Плаху». И честно, как на духу, признаюсь: сейчас бы я такого письма Золотухину не написал. Оно было бы в разы жёстче и даже злее. И я его попросту не отправил бы. А если бы отправил, наши отношения были совсем иными. Объяснять, почему – пришлось бы очень долго. Да по существу пришлось бы писать и другой очерк об артисте. В данном конкретном случае задним числом вижу, что натурально вошёл в глупый редакторский раж. И много обидных вещей автору наговорил, не сказав главного. Известное дело: мы, мужики, завсегда задним умом крепки. Однако Валерий Сергеевич, к чести его, на меня вовсе не обиделся. Позвонил, очень мило переговорил с моей супругой Татьяной (я был в командировке). А потом взял и написал мне: «Дорогой Михаил! Огромное спасибо Вам за письмо. Просто так – за сам отклик и за то, что Вы не поленились и «разговорили» себя в письме… и заодно мне кучу замечательных слова сказали. И в тех пунктах, где Вы говорите о книге хорошо, я с Вами, как Вы догадываетесь, согласен. А там, где пытаетесь навести критику – я, разумеется, не согласен.

Но шутки в сторону. Как говорил мой Павел I, которого я очень люблю играть, Бог с ней, с «Плахой». Она уже живет своей жизнью. Я только в одном пункте хочу уязвить Ваш разбор. Мне кажется, Вы разбираете, так сказать, художественное произведение: «Слабым получился образ Ирбис». Как будто это – Уля Громова. Кстати, ведь эти «выбранные места» выбрал редактор. А в подлинниках, поверьте мне, Ирбис – ого-го! Ну, да и хрен с ней. Спасибо!!! Пытался позвонить Вам, не застал. И решил тоже не полениться и обнять Вас хотя бы через эпистолярию. Храни Вас Бог! Валерий Золотухин».

Разумеется, после всего мы ещё не единожды встречались с артистом и просто так: и в компаниях «за рюмкой чая», без неё; и на различных мероприятиях. И я ему сумел-таки доказать, что написал-то он на самом деле документально художественный роман со всеми классическими «прибамбасами»: завязка – кульминация – развязка. Где-то в начале девяностых на Таганку пришёл работать мой большой друг по жизни Владимир Конкин. У него с Золотухиным наладились отличные отношения. Его фамилия и в дневниках тоже мелькает. Так что и я имел неоднократную возможность всласть наговориться с Валерием Сергеевичем. Оно и понятно: «старым бойцам» было что вспоминать о «минувших днях и боях».

Однажды я заметил Золотухину, что если представить Театр на Таганке отрядом космонавтов, то вы с Высоцким для меня, как Гагарин и Титов. «Это ты хватил лишку, – сказал артист. – Между тем сам Высоцкий очень точно распределил наши роли ещё тогда, когда давал тебе мой телефон. Мы с ним, как два номера боевого пулемётного расчёта: 1-й – Высоцкий, 2-й – Золотухин».

– Во всех ваших публичных выступлениях, в книгах недвусмысленно просматривается ваша зависть к двум коллегам: Филатову и Высоцкому. В какой мере это соответствовало действительности?

– Ну насчёт Филатова мы уже с тобой говорили: там зависти очень мало. Если и была, то мелкая, почти бытовая. Иное дело – Володя Высоцкий. Уж ему я не белой и чистой, а самой что ни на есть чёрной завистью, какая только бывает, завидовал. Я, может, Александру Сергеевичу Пушкину так не завидовал. Но моя зависть была в определённой степени эволюционной и уж точно для меня созидательной. Ну посуди сам. В поэзии Высоцкого, по большому счёту, разобрались ведь только после его смерти. При его жизни в творческом смысле – как человек пишущий и играющий на сцене – я был гораздо популярнее. После "Бумбараша" и "Хозяина тайги" меня узнавали на улице, а Володю нет. И он тогда на меня обижался. Но прошло время и я теперь осознаю, что ему памятники ставят, его голос продолжает звучать, его стихи цитируют, он как бы продолжает жить в памяти народной. И сам себя ругаю: «Что же ты, дурак, не записывал за ним каждое слово». Видишь ли, он очень правильно ушёл. Пусть меня Бог простит за крамольные мысли, но это так. Я видел, как хоронили великого комика Эраста Гарина, дожившего до старости. За его гробом шли с десяток старух. Вот ты можешь представить стариком Андрея Миронова? Я – нет. Уходить надо вовремя. Только это, к сожалению, не в нашей воле. Так что, говоря о зависти, впору вспомнить исторический аналог: Моцарта и Сальери. Почему все вдруг решили, что Сальери завидовал Моцарту? Он же был очень популярен при жизни, его музыку исполняли везде, а произведения Моцарта "расслышали" только после его смерти. Он умер молодым, не вкусив славы. Кто кому по логике должен завидовать?

– Что ж, логично. И в этом смысле, мне сдаётся, что режиссёр Любимов вас ценил и любил гораздо больше, нежели Высоцкого. Ну не случайно же часто называл вас «дорогим Домовым Таганки». Меж тем, «Гамлета» отдал Высоцкому, а не вам. Как вы полагает, он провоцировал нездоровые между вами отношения по методу разделяй и властвуй или же преследовал какие-то другие цели?

– Об этом лучше у самого Юрия Петровича спрашивать. А по факту «Гамлет» был чрезвычайно дорог Высоцкому. Мне он даже признавался: если не справится с ролью, то вообще сцену бросит. Только он много выступал, ездил с гастролями и своими отлучками, часто непредвиденными, ставил под угрозу срыва спектакль. Тогда Любимов решил ввести меня на эту роль. Строго говоря, это нормальная, если не сказать рутинная театральная практика. Только сначала Эльдар Рязанов в своём фильме, а потом и многие его последователи так вывернули историю с «Гамлетом», что получалось: я злостно подсиживал Высоцкого с этой ролью. Глупость и чушь несусветные.