11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук

сорочку. Ну и я тоже никогда баклуши не бил. Так что далеко не случайно в те достославные времена мы буквально на поток поставили выпуски ярких, запоминающихся премьер. В нашем театре ставились Шекспир, Мольер, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Чернышевский, Достоевский, Островский, Горький, Маяковский, Есенин, Дин Рид, Брехт. Из наших современников – Вознесенский, Евтушенко, Быков, Васильев, Трифонов, Бакланов. И вот это было для меня главное. А «ячество» любимовское, как и его, часто непредсказуемые, временами просто алогичные поступки, я воспринимал всего лишь, как «причуды гения». Не амбициозный, уступчивый человек, я, честное слово, не видел необходимости в «перетягивании каната» на тему, кто в театре главнее – худрук или директор. Ну, нравится тебе быть командиром, так и будь им. Другой вопрос, что он часто так «закручивал» в коллективе гайки, что мне, как тому политработнику за командиром-самодуром, приходилось их изо всех сил ослаблять. Не всегда, кстати, и получалось. Только видит Бог, я старался не то, чтобы угождать Любимову (у нас, советских своя гордость), но всячески поддерживал его творческое горение. Таких творцов всё же мало, согласись.

– Давайте в канве повествования ещё раз вспомним, как на самом деле создавался Театр на Таганке?

– Я об этом не только тебе – многим рассказывал. Но если ты считаешь нужным повториться – повторюсь. Собственно Московский театр драмы и комедии был создан в 1946 году. Размещался он в здании бывшего кинотеатра «Вулкан». Первоначально в труппе состояли воспитанники московских театральных студий и актёры периферийных театров. Первым спектаклем стал «Народ бессмертен» по роману Василия Гроссмана, поставленный режиссёром Александром Плотникова. Театр не пользовался популярностью у зрителей и имел чрезвычайно низкие рейтинги. Меня туда пригласили в начале осени 1963 года директором и актёром для того, чтобы вытянуть коллектив из глубокой творческой депрессии. Когда я стал налаживать театральное хозяйство, позвонил мне друг Юрий Зодиев директор Театра киноактёра: «Давай сходим на дипломный спектакль студентов «Щуки» «Добрый человек из Сезуана». Говорят, забойная вещь. Пошли. Мне понравилось. Затем Зодиев пригласил Любимова и Целиковскую к себе домой. Вот там я и предложил Юрию Петровичу перейти со всеми выпускниками, игравшими в «Добром человеке…» в наш театр. Заметь: курсом-то руководила блестящий педагог Анна Орочко, а вовсе не Любимов, как о том все и везде пишут. Скажу тебе даже больше: Любимов сначала категорически от моего предложения отказался. Даже посмеялся, типа того, что на Таганке может быть только тюрьма, но отнюдь не театр. И его понять было не трудно. Кто тогда знал о «Таганке»? А ему уже тогда руководство союзного Минкульта сулило целый Дворец культуры в городе учёных Дубне. Но что-то там с учёными у него не срослось – я уже подробностей не помню. К тому же и на «Доброго человека…» начались нападки. Не лучшим образом развивались события и в нашем театре. Молодёжь хотела видеть худруком Петра Фоменко, а кто постарше – были за Плотникова. К чести Александра Константиновича, и я ему чрезвычайно благодарен за такой самоотверженный поступок, он сам решил устраниться от борьбы. Оставался Петя Фоменко. И я, кстати, ему тоже симпатизировал. Очень стоящий режиссёр. Однако партийное руководство было категорически против него и просто-таки силовым способом навязывало нам Евгения Суркова – известного теоретика театра, имевшего большие связи в верхах. Тогда я решительно заявил начальнику управления культуры Мосгорисполкома Борису Родионову: «Если вы сегодня утвердите Суркова, я завтра вернусь рядовым артистом в театр Станиславского». Родионов опешил от моего напора: «Но вы же понимаете, что Фоменко в ЦК не утвердят! И кто тогда станет у вас худруком» – «Любимов», – ответил я, хотя его согласия ещё не имел. Шёл на большой риск. Но почему-то испытывал уверенность, что Юрий Петрович меня поймёт. Так оно и случилось. Тогда же я придумал и эмблему театра – красный квадратик с черными словами по периметру: «Московский театр драмы и комедии на Таганке». До этого нас все путали с другими театрами или драмы, или комедии. Несколько лет чиновники игнорировали новое название в официальных документах и вычеркивали «на Таганке», но потом привыкли. Всё, что я тебе рассказываю элементарно ведь можно проверить и доказать. Живы, слава Богу, Юра Зодиев и бывший секретарь райкома партии Владислав Карижский, с которыми мы вместе боролись и за театр, и за «Доброго человека…», и за того же Любимова. Так что я, пожалуй, с тобой соглашусь: большая несправедливость считать Любимова единственным создателем театра. Да, он талантлив, да дерзок и своеобразен. И таким оставался до самой своей смерти. Этого у него не отнять. Однако справедливо ведь и то, что «Павших и живых», «Антимиры» он ставил с Петром Фоменко, «Преступление и наказание» – с Юрием Погребничко, «Пугачева» – с Иосифом Раевским. Да практически и все остальные спектакли создавались при участии других режиссёров или наших ведущих актёров: Хмельницкого, Васильева, Глаголева, Смехова, Губенко, Высоцкого. Даже самая забойная таганковская вещь, я имею в виду «Мастера и Маргариту», сделана при решающем – на 90 процентов – участии Александра Вилькина. Увы, но теперь их имена вычеркнуты. Нет даже их портретов в театре. Как, кстати, и моего тоже…

– Здесь я приведу моим уважаемым читателям и заодно вам, Николай Лукьянович, выдержку из воспоминаний Любимова о Высоцком: «Его привели друзья его или дамы и, видимо, сказали, что шеф любит, когда поют. Сначала он прочитал мне Маяковского. Как обычно читают, ничего особенного. Потом я показываю на гитару, которая стоит в углу: "Это вам коллеги сказали, что шеф гитару любит?" – "Да, – говорит, – сказали". – "Ну, раз принесли, сыграйте". Когда он стал петь, я его слушал сорок пять минут, несмотря на дела. И сказал: "Приходите, будем работать". Потом стал наводить справки. Мне говорят: "Знаете, лучше не брать. Он пьющий человек". Ну, подумаешь, говорю, еще один в России пьющий, эка невидаль». Опять же, а как обстояло дело с Высоцким в действительности?

– За Володю несколько раз меня просила наша замечательная актриса Таисия Додина – они однокашники по школе-студии МХАТа. И я пошёл ей навстречу: пригласил Высоцкого на прослушивание. Он показа отрывок из горьковского рассказа «Челкаш». А Любимову уже кто-то нашептал, что кандидат не в ладах с «зелёным змием», и он на худсовете сердито так заявил: «Зачем нам ещё один пьяница?». Но мне Высоцкий приглянулся скромным поведением и великолепным чувством ритма. Я его и оставил на трёхмесячный испытательный срок – утвердил собственное решение на худсовете. Хотя тогда ещё я и единолично мог решать, кого брать в театр, а кого увольнять. Со временем такое право у меня