11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук

Сам Любимов не раз утверждал: это – воспитательная мера. Однако Володя обиделся, сказал, что уйдёт из театра в тот же день, когда я сыграю Гамлета. К его угрозе я поначалу всерьёз не отнёсся, но Гамлета так ни разу и не сыграл, даже когда Володя попал в больницу. Это было бы для меня творческим самоубийством.

– Что бы там кто ни говорил и ни писал, но среди коллег по театру Высоцкий воспринимал вас как самого близкого друга. Ну, может, ещё таким полагал Ваню Бортника. А спорить, ругаться с ним вам приходилось?

– Случалось всякое за более, чем полутора десятков лет совместной работы. Особенно в молодости между нами происходили разные, порой и досадные трения. Но ты понимаешь, в чём сейчас главная закавыка: его уж столько лет нет с нами, а я жив. И теперь за наши с ним отношения ответственность несу только я один. А поскольку лично известный факт (факт действительного случая или фантазии сообщившего) в любом случае непроверяем на достоверность: как скажу, так и было, то надо больше думать, чем говорить. К гиппократовой присяге, к сожалению, мемуаристов не приводили и не приводят. Совесть во все века тоже понятие относительное. А так как многие из нас по воспитанию в глубине души атеисты, то и Евангелие нам не устав. Вот и повторюсь: как скажу, так и было. Да, мы спорили и часто сильно, круто спорили. Однако всегда в оконцовке приходили к пониманию. На «том свете» нам не придётся искать консенсуса ни по одной земной проблеме…

– В Ваших дневниках, в той же «Плахе» неоднократно упоминается имя Анхеля. Кто он такой, Вы говорите, как бы вскользь. Поэтому я позволю себе сообщить моим читателям: Анхель Георгиевич Гутьеррес – испанец, выросший в Советском Союзе. Как театральный деятель он стоял у истоков Театра на Таганке – был его художественным руководителем. Окончил Высшие режиссерские курсы вместе с Глебом Панфиловым, Александром Аскольдовым, Василием Ливановым. Во многом благодаря ему, на «Таганку» пришли многие известные актёры, в том числе и Золотухин. Анхеля связывала многолетняя дружба с Анатолием Эфросом, Владимиром Максимовым, Булатом Окуджавой, Андреем Тарковским, Евгением Урбанским, Алексеем Глазыриным, Артуром Макаровым. Он долгое время помогал Любимову во всех начинаниях последнего. И вот Вы записываете за этим человеком следующие рассуждения: «Любимов не верит в Бога, хоть и много говорит о нём. «Бог не здесь (показал пальцем на кончик языка), но здесь (показал на лоб». Думал, скажет «в сердце». Он в каждой клеточке. И в этом смысле в России заложено всё. От России зависит идеология мира. А Любимову Россия не нужна. Он не думает о судьбе русского народа, русской души. Россия ему нужна как реклама… для звёздочки, для языка – это проституция. Он смеётся, издевается над русской Россией».

Так вот Вы, Валерий Сергеевич Золотухин, разделяете эти мысли Анхеля или же просто их зафиксировали в дневнике?

– Любимов – бОльшая часть моей творческой жизни. Писал и говорил я о нём много и разное. Для меня существует поэтому как бы два Любимовых. Первый тот, с которым мы трудились до его отъезда из СССР. А второй – после его триумфального и вместе с тем убийственного для нас всех возвращения. И как раз об этом втором, по-моему, очень точно сказал Анхель. Я и сам часто думал, что нашему шефу очень подходит кличка Неуловимый Ковбой. И неуловимый он не потому, что такой хитрый весь, изворотливый, а потому, что и на х…й никому не нужен. Но думает, мечтает, что с ним одни будут носиться, как с писаной торбой, а другие станут стрелять в него. Он часто повторял: Ельцина, как и меня, пытались убить. Господи, сколько же он нам морочил голову своим привередничаньем, своими высокопарными и потому глупыми заявлениями. А всё объяснялось просто. Мне однажды сказал: «Мой сын не хочет жить в этой стране. Так что извините: искусство – искусством, но мой сын мне дороже». Это всё мне горько осознавать, но это так.

– Когда Вы взялись за строительство храма на родине, это был поступок во искупление грехов собственных или же Вы в то время думали о прегрешениях отца, который, будучи председателем колхоза, снёс в селе церковь?

– Такое осмысление случилось гораздо позже. А сначала была книга «Дребезги», за которую я получил очень приличный гонорар. До тех пор мне издательства ещё ни разу столько не платили. И я стал думать, как лучше теми деньгами распорядиться. Тогда и вспомнил, что наши отцы разрушили сельскую церковь. Обвинять их не берусь – у них была своя вера. Но я решил построить храм. Задача оказалась непростой. Надо было собрать общину верующих, зарегистрировать её, открыть счёт, подготовить документацию, собрать множество разрешительных бумаг. Помогала мне землячка Валентина Маховикова, добрейшей души человек. Двенадцатилетние мои мытарства сохранились в квитанциях, прошениях, документах. Когда я задумал стройку, случилась жуткая инфляция. Мы в одночасье обнищали. Потом в одночасье стали миллионерами. Ситуация: я выпрашиваю у богатых людей миллион, а света в храме нагорело уже на два миллиона. У кого только я ни просил денег. К Аркадию Вольскому (председатель Союза промышленников – М.З.) десять лет ходил – ни рубля не получил. Мне не было стыдно клянчить – не себе ведь просил. От отчаяния в партию Крестьянскую вступал. Думал, таким наивным образом закончу стройку. Даже статью написал: «Миром поднимется храм». Слова-то были красивые, но миром он так и не поднялся. Вернее, поднялся, но не тем миром, о котором я мечтал. Однажды выступил по телевидению с просьбой к зрителям помочь. На следующий день звонок: «Приезжаете». Оказалось этот два брата Камальиновы. Умные, интеллигентные люди. «Мы иноверцы, но мы знаем, что такое храм, пожалуйста, возьмите!». Такое было в моей жизни впервые – обратился и сразу получил! Я упал перед своими иконами дома на колени, заплакал. После этого и другие стали приносить деньги в театр, давали стройматериалы. У меня есть огромный список всех, кто жертвовал, начиная с одного мальчика с рублем. Фундамент от предыдущей постройки стоял крепкий, дорогой, на него можно было пирамиду Хеопса поставить. Только на кирпичный храм нам денег не хватило. Пришлось строить деревянный. Очень красивый получился. Мне не хочется говорить о каком-то искуплении. Но, наверное, это так. Не верю я и в то, что храм снимет с меня все грехи. А вот в то, что строя храм на родине, я строил его и в себе – верю… Что ещё тебе добавить? После освящения