Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества - Рутгер К. Брегман

стал способен на невообразимую жестокость? Если так, то у нас должно быть какое-то качество, дающее сбой при столкновении с реалиями современного, «цивилизованного» мира, – некая склонность, которая не беспокоила нас тысячелетиями, а затем внезапно проявила свою темную сторону.

Так что же это за качество?

О попытках ответить на этот вопрос я расскажу в следующих трех главах. Для начала я познакомлю вас с молодым американцем, который хотел понять, почему во Второй мировой войне немцы упорно сражались до последнего дня (глава 10). Затем мы рассмотрим психологический феномен цинизма, который присущ людям, обладающим властью (глава 11). А после этого подойдем к главному вопросу: каким станет наше общество, если мы признаем проблему эволюционного несоответствия и примем новый, реалистичный взгляд на человечество?

Глава 10. Эмпатия ослепляет

1

Когда началась Вторая мировая война, Моррису Яновицу было двадцать два. Год спустя ему пришла повестка – армия США призывала его на военную службу. Моррис, сын еврейских беженцев из Польши, с нетерпением ждал того момента, когда наконец наденет форму и поможет миру уничтожить нацистов[402].

Яновиц с юности увлекался социологией. Он только-только с отличием окончил колледж и был готов применить свои знания на практике во благо мира. Морриса отправили в бой, снабдив не каской и винтовкой, а блокнотом и ручкой: его распределили в службу психологических операций.

В лондонской штаб-квартире службы, расположенной неподалеку от Ковент-Гардена, Яновиц присоединился к десяткам ведущих ученых, многие из которых впоследствии сделали блестящую карьеру в области социологии и психологии. Но тогда им было не до абстрактных теоретических рассуждений. Наука была мобилизована к действию, и нельзя было терять ни минуты.

Пока на юго-западе США, в Лос-Аламосе, умнейшие физики работали над созданием первой атомной бомбы, а в центральной части Англии, в особняке Блетчли-парк, гениальные математики взламывали код «Энигмы», Моррис и его коллеги бились над еще более сложной задачей.

Они должны были разгадать тайну нацистского мышления.

К началу 1944 года одна загадка поставила ученых в тупик. Почему немцы продолжают сражаться? Почему солдаты не желают сложить оружие и признать поражение?

Любой, кто следил за ходом войны, уже понимал очевидность ее исхода. Немецкая армия была зажата между превосходящими силами: на востоке наступали русские, на западе ожидалось неминуемое вторжение союзных войск. Неужели обычные немцы не понимают, что у них нет шансов, недоумевали союзники. Неужели им настолько промыли мозги? Чем еще объяснить, что они настроены драться до последнего вздоха?

С первых дней войны большинство психологов твердо верили, что на боевую мощь армии сильнее всего влияет идеология. Любовь к своей стране, вера в правильность курса, избранного партией… Считалось, что отчаяннее всего сражаются солдаты, убежденные в том, что именно они на правильной стороне истории и именно их мировоззрение верное.

Многие эксперты говорили о немецкой одержимости, объясняя ею почти нулевой уровень дезертирства среди немецких солдат и тот факт, что они сражались ожесточеннее, чем американцы и британцы. После войны историки подсчитали, что в среднем один солдат вермахта убивал на 50 % больше врагов, чем солдат союзных войск[403].

Немецкие солдаты превосходили противника во всех отношениях – будь то нападение или оборона, с авиационной поддержкой или без нее. «Непреложная истина, – заметил позже британский историк, – состоит в том, что гитлеровский вермахт был выдающейся боевой силой Второй мировой войны, одной из величайших в истории»[404].

И союзники должны были найти способ сломить дух этой армии. Моррис и его коллеги понимали, что для достижения цели нужно мыслить масштабно – очень масштабно. По рекомендации службы психологических операций на вражескую территорию были сброшены десятки миллионов пропагандистских листовок. Они попали в руки 90 % немецких военнослужащих, дислоцированных в Нормандии после «Дня Д». В листовках говорилось о том, что положение Германии безнадежно, идеи нацизма порочны, а союзники сражаются за правое дело.

Сработал ли этот прием? Моррис Яновиц не имел ни малейшего представления. Сидя в кабинете, этого не узнаешь. Поэтому, чтобы оценить эффективность пропагандистской кампании, Моррис и его коллега Эдвард Шилс решили провести подробный опрос. Спустя пару месяцев Моррис отправился в освобожденный Париж, где проинтервьюировал сотни немецких военнопленных. Именно во время этих бесед его и осенило.

Они всё делали неправильно.

На протяжении нескольких недель Моррис опрашивал одного немецкого пленного за другим и от всех слышал одни и те же ответы. Нет, дело не в нацистской идеологии. Нет, у них не было иллюзий, что они еще могут победить. Нет, их мозги не были промыты. Истинная причина, по которой немецкая армия демонстрировала почти сверхъестественную боеспособность, была намного проще.

Kameradschaft.

Товарищество.

Все эти сотни пекарей и мясников, учителей и портных, все те немцы, кто изо всех сил сопротивлялся наступлению союзников, взялись за оружие ради друг друга. Они сражались не за Тысячелетний рейх и не за Blut und Boden – «кровь и почву». Они сражались, чтобы не подвести своих товарищей.

Как выразился один из пленных немцев, «нацизм начинается за десять миль от линии фронта»[405]. А друзья и товарищи были в каждом бункере, в каждом окопе. Военное командование прекрасно об этом знало и, как позднее выяснили историки, пользовалось этим в своих интересах[406]. Нацистские генералы прилагали все усилия, чтобы сплотить солдат. Они даже отзывали с передовой целые дивизии, чтобы новобранцы успели сдружиться с остальными, и лишь затем посылали их в бой.

Представить себе силу этого товарищества в вермахте непросто. Нас десятилетиями кормили голливудскими эпопеями о мужестве союзников и невменяемости немцев. Наши мальчики жертвовали жизнью ради других? Само собой. На войне у них сложилось фронтовое братство? Разумеется. Но как признать, что подобное происходило и в немецких ордах? Или того хуже – что у них чувство локтя было еще сильнее, а потому и сражались они лучше?

Некоторые истины принять слишком трудно. Как же так? Неужели этими чудовищами двигали все те же добродетели – мужество и верность, преданность и солидарность?

Именно к такому выводу и пришел Моррис Яновиц.

Когда исследователи из службы психологических операций сложили два и два, то сразу поняли, почему их пропагандистская кампания не сработала. Описывая эффект от миллионов листовок, заброшенных в тыл врага, Яновиц и Шилс отмечали: «Много усилий было потрачено на идеологические атаки на немецких лидеров, но при этом лишь 5 % военнопленных затронули эту тему [в ходе опроса]»[407].

Большинство немецких военнопленных даже не помнили, что в листовках критиковался национал-социализм. А когда исследователи спросили одного немецкого сержанта