Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

Далмацию в Черногорию. Отказаться от такого случая было, конечно, невозможно, в расчете, что за три недели, которые потребует эта поездка, положение выяснится лучше и можно будет пуститься в обратный путь, сказав Сербии великое спасибо за все, что она сделала для нас за это время.

Чего же желали и о чем мечтали наши, сидя в Белграде? В наших интимных собраниях говорилось откровенно, что было бы хорошо, если б сербы отправили некоторое количество войск на помощь Деникину. Все мы желали этого, но публично об этом говорить не могли. Нужно было, чтобы сами сербы заговорили на эту тему. Наши друзья, [такие] как Ивкович, Цемович, Клисич, уверяли, что это будет. Все наши мало-мальски чиновные господа считали своей обязанностью, приехав в Белград, расписываться у наследника, а потом неизвестно для чего просить у него аудиенцию, в том числе и жена Охотникова. Наследник принимал всех охотно, почему все у него и побывали.

Сенатор наш, конечно, не преминул расписаться тоже, но, видя, что Михаил Васильевич хоть и расписался, но аудиенции не добивается, молчал, а потому мне узнать не пришлось, просил ли он об аудиенции. Но по всему его складу, полагаю, что едва ли он смог упустить случай лишний раз, да еще такому лицу, отрекомендоваться Сенатором. Что касается Михаила Васильевича, то после нашего раута он, через министра Двора, бывшего на рауте, получил приглашение ко Двору. Свидание его с наследником продолжалось ровно час. Причем наследник проявил себя самым милым, любезным и простым человеком. Он усадил Михаила Васильевича в кресло, угощал папиросами, интересовался большевизмом. Михаил Васильевич изложил ему все подробно и вынес впечатление, что он был плохо осведомлен о творившемся в России. Конечно, Михаил Васильевич не мог говорить с ним о наших скрытых мечтах, поблагодарил за оказанную моральную поддержку, выразившуюся в признании Колчака. Тогда регент сделал решительно движение рукой и сказал: «Мы сделаем больше».

Но время проходило, а мечты наши так и оставались мечтами, хотя Сенатор по секрету передавал мне из вернейшего источника, но весьма таинственного, что готовится к отправке в Россию несколько дивизий. «Вы знаете, – говорил Сенатор, – в Питере я никогда прямо к министрам не ходил, у меня всегда были дамы, у которых я получал все нужные справки, а потом уж приступал к делу. Я здесь делаю то же, и мои сведения самые верные». Однако прошло уж четыре месяца, разговор о таинственных войсках продолжался. Где-то что-то готовилось, но на свет божий не показывалось. Да и могло ли показаться? Могла ли Сербия снарядить хотя бы две-три дивизии, т. е. 30–40 тысяч человек? Конечно, нет. Вся Европа устала от войны, а Сербия пострадала больше других во всех отношениях, а главное, что казначейство ее было пусто.

На русские деньги рассчитывать было невозможно, особенно после писем Львова и Маклакова. Еще можно было бы рассчитывать на добровольцев, как на людей, сочувствующих России, но без денег и их было использовать нельзя. Со своей стороны Сербия сделала все, что было в силах этой маленькой страны, которой приходилось создавать совершенно новую Югославию и устанавливать сложнейшие политические отношение с соседями – с многочисленными, окружавшими ее государствами, смотревшими на нее не без зависти, так как територия ее увеличивалась, так же как и население, больше чем в четыре раза. В это сложное для себя время, конечно, Сербия не могла впутываться в громадный русский вопрос, и не мудрено, что мечты наши так и остались мечтами.

Таким образом, до сих пор я только урывками упоминал насчет Ивана Марковича Клисича и нахожу, что теперь время упомянуть о нем поподробней. Он был родом из Черногории, из очень старой семьи священников, насчитывавших в своем роду до 100 человек этой профессии. Когда пришло время ему учиться, его родители отправили его в Киев в духовную семинарию, из которой он попал в Новороссийский университет, где незадолго до русской катастрофы окончил курс врачом. Не знаю, какими путями попал он на «Капуртала», но, будучи человеком чрезвычайно живого, чисто южного темперамента, на пароходе он постарался сойтись с Михаилом Васильевичем, который занимал его как политический деятель тем больше, что сам Клисич считал себя социалистом-революционером и принимал большое участие в революцонных перипетиях, происходивших в Одессе. Как все сербы, выученники русских высших учебных заведений, он проявлял исключительную любовь к России. Его знакомство с Михаилом Васильевичем укреплялось в Салониках тем больше, что и жили мы в одном бараке. Его сближение с Михаилом Васильевичем в значительной степени повлияло на наш отъезд в Сербию. Зная большие симпатии сербов к русским, он объяснил, что там будет нам хорошо, а у него есть большие связи с парламентом, что можно будет использовать в укреплении отношений Сербии к России, в целях чего приезд Михаила Васильевича в Белград будет полезен.

Из Салоник он выехал раньше нашего, обещаясь приготовить в Белграде почву для михалвасильевичевых знакомств. И действительно, к приезду туда Михаила Васильевича многие депутаты его уж ожидали и интересовались знакомством с ним. За три месяца, что мы там прожили, Клисич был самым деятельным и живым адъютантом Михаила Васильевича и много сделал для устройства Общества Славянской взаимности. Когда, наконец, оно было организовано в Белграде, явилась мысль расширить его деятельность и в других крупных городах Югославии, организовать комитеты, на что вновь присоединенные области отозвались очень сочувственно и выражали желание увидать русских братьев, которых во время австрийской оккупации к ним не пускали; и как пример – графу Бобринскому, при всех его громадных связях, так и не удалось проникнуть в Боснию. Интерес к русским и идее Общества побудили наших друзей в Белграде зародить в правительстве мысль устроить поездку русской делегации по главным городам Боснии, Герцеговины, Далмации и Черногории.

* * *

Мысль эта нашла отклик и постепенно привела к тому, что 7 августа 1919 года делегация в составе М. В. Челнокова, графа Бобринского, Родичева, Башмакова, князя Урусова, Каразина, Охотникова и меня выехала из Белграда[59]. А за несколько дней до ее отъезда в Сараево, столицу Боснии, выехал Клисич, чтобы подготовить почву для нашего приезда. В Белграде же хлопотал главным образом доктор Ивкович. Хлопот ему было много, так как нашей поездке придавалось большое политическое значение. Министры, заинтересованные в ней, через него высказывали свои пожелания и опасения. Штрандман даже трусил немного, боясь, что за границей поездка эта будет понята неправильно и что и так натянутые отношения Сербии к Италии могут ухудшиться в силу того, что воинственное население этих областей может вообразить, будто русские могут им оказать поддержку, если произойдет столкновение из-за Далматинских островов, вопрос о которых стоял чрезвычайно остро. Ивковичу были еще хлопоты с Министерством путей сообщения, чтобы предоставить нам удобные вагоны для путешествия к седьмому августа. Все эти