Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

не Россия, то не существовала бы и Сербия, да и вообще исход войны был бы не тот, о чем забыли союзники. А она, истребив все свои силы, лежит поверженная, но сербы верят, что это долго продолжаться не может и что она скоро воспрянет и опять явится могучей объединительницей всего славянства. Много тут было высказано нам комплиментов, и хорошо, что на банкете не было французов. Этот банкет показал нам, как в Сербии справляются такие торжества. Каждая речь или тост заканчивался обязательно каким-нибудь гимном или патриотической песней. Удивительно, как не забыли их сербы за время мадьярского ига, продолжавшегося целых 400 лет, за время, когда все сербское национальное запрещалось.

С банкета мы ушли незаметно в дом госпожи Ива́нович, где нам был приготовлен ночлег. Этот прекрасный дом принадлежал ее мужу, имевшему книжную торговлю. Он был чрезвычайно богат и все свои средства передавал Сербии на борьбу за освобождение. Когда началась война, его с братом взяли заложниками, запрятали в тюрьму и там уморили этих двух патриотов, бывших уже глубокими стариками. Дом [госпожи] Ива́нович выходил на ту же площадь, где находился ресторан и был дан банкет. Проснувшись в четыре часа утра, я слышал, что там гремело ко́ло и неслись все те же патриотические песни, а в шесть часов мы были уж на пароходе и уехали в Белград в обществе Смольянинова и Охотникова.

Новый Сад

Скоро после Панчева мы получили приглашение присутствовать на слете «со́колов» со всей Югославии в главном городе Баната[54], в Новом Саде[55]. После войны и объединения Сербии это был первый слет, почему он должен был быть обставлен особенно торжественно. Ожидался приезд престолонаследника и всевозможные торжества. В назначенный день я с Михаилом Васильевичем, Охотников, Бобринский и Родичев съехались на пароходе, чтобы отправиться в Землин[56] или по-австрийски Земун, чтобы ехать дальше по железной дороге. В это время железнодорожный мост, взорванный во время войны, еще не был восстановлен и железнодорожное сообщение Белграда с заречной стороной не существовало.

Мы увлекли с собой еще Юрия Николаевича Померанцева, бывшего дирижера балетного оркестра московского Большого театра. Незадолго до торжеств в Новом Саде он приехал в Белград из Рима, где был помощником нашего военного агента. Померанцев, благодаря своим исключительным музыкальным талантам, вошел в Риме в самое высшее общество, концертировал во дворце и устроился там чрезвычайно интересно. Теперь он ехал с нами. В Землине мы заняли места 3-го класса и поехали на станцию Индия[57], куда должен был прибыть поезд из Люблян с «со́колами», с которыми нам предстояло совершить путь до Нового Сада. Станцию Индия мы нашли утопающей во флагах. День был великолепный. По станции уже разгуливало несколько «со́колов» в их красивых одеждах, состоявших из красной рубашки, а на спине, в виде ментика, накинута короткая, горохового цвета, курточка, штаны из той же материи, а на голове лихо надетая красная шапочка с соколиным пером. В Индии пришлось нам ждать люблянского поезда целых пять часов, на что все наши усиленно ворчали. Но делать было нечего, таков уж у сербов в это время был порядок, пришлось сидеть и ждать и наконец дождались.

Показался бесконечный поезд, весь украшенный зеленью и всевозможными флажками славянских цветов, т. е. белый, синий и красный. Изо всех окон, на всех площадках и подножках сияли красные рубашки и шапочки «со́колов». Поезд был похож на зеленое поле, покрытое красными маками. Лишь он приблизился к вокзалу, как грянул оркестр «Гей, славяне», с поезда грянула какая-то другая песня, которую играл оркестр «со́колов». «Со́колы» рассыпались по всему пространству бесконечного поезда, толпа приветствовала их кликами «Живио!», махали платками, шапками, гремели оркестры. Зрелище было необычайно красиво своей оживленностью.

Мы скоро устроились в одном из купе, где «со́колы», узнав, что мы русские и едем на их торжества, предоставили нам место. Народ это все молодой, молодец к молодцу. Мы пытались заговаривать с ними, но плохо понимали друг друга. После знойного дня, поезд прибыл в Новый Сад часам к пяти вечера. На вокзале творилось что-то невообразимое, он весь был во флагах и переполнен ожидающими. Прибывшие слились с ожидавшей толпой, неслись приветствия, «Живио» переливалось с одного конца вокзала до другого, и вес этот шум и гомон покрывался звуками оркестров, игравших народный гимн. В первый момент мы даже растерялись и не знали, как нам быть, но отрекомендовавшись одному из «со́колов» с распорядительским значком, попали под его покровительство, и он провел нас к председателю слета, который сейчас же распорядился, чтобы нас проводили до экипажей для доставки нас в городскую Думу, где должны были позаботиться о нас. Только что мы разместились в экипажах, как началась гроза и полил сильнейший дождь, испортивший начало торжества. Это было чрезвычайно досадно, так как в это время «со́колы» начинали строиться на вокзальной площади, чтобы церемониальным маршем вступить в город. Дождь разогнал густые толпы народа, «со́колы» накинули на себя черные плащи, и хоть и вступили в город под музыку, но зрелище потеряло всю свою красоту, так как все промокли до ниточки.

Тем временем мы прибыли в Думу, где нам вручили каждому по пакету, заключавшему в себе адрес квартиры, программы празднеств и пригласительные билеты на банкеты и т. п. Мы с Михаилом Васильевичем, Охотниковым, Родичевым и Померанцевым получили номера в гостинице, но когда пришли туда, то увидали, что это были отвратительные комнаты где-то на задворках, кровати плачевные, и так и казалось, что все углы кишат клопами. Было очень неприятно, но если принять во внимание, что с нами прибыло больше 1000 «со́колов» да из окрестностей города и другими поездами наехало множество народу, то и трудно было поместить нас лучше, так как все население города равняется 35-ти тысячам человек. Но Михаил Васильевич примириться с этим не захотел. Мы пошли в ресторан обедать, а он пошел в Думу, сказав, что может быть удастся устроиться получше.

Сидим мы за обедом, а его нет. Куда пропал – не понимаю. Через несколько времени ко мне подходит молодой человек и передает записку от Михаила Васильевича [и] Жива́новича, председателя югославянских «соколов». Узнав, что мы помещены плохо, он мигнул, по своему обыкновению, глазом, и мы оказались устроенными изумительно. Оказалось, что престолонаседник по каким-то причинам прибыть не мог, а потому Штрандман остался тоже в Белграде, и вот его конверт был передан Михаилу Васильевичу. Таким образом помещение, приготовленное для посла, было предложено нам. Оно было приготовлено у директора Австро-Венгерского банка, куда Михаила Васильевича и проводил молодой человек, доставивший мне его записку.

В записке значилось, что тот же человек проводит меня в это помещение, где меня