Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

13

Человек – мера всех вещей

Милан и Павия, июнь 1490 года

Июнь 1490 года. В Милан из Сиены приезжает Франческо ди Джорджо Мартини: он приглашен для консультаций по поводу тибуриума собора, восьмигранной призмы, на которую будет водружен шпиль с величественной статуей Мадонны.

Воспользовавшись случаем, Моро решает заодно направить знаменитого инженера в Павию, чтобы проинспектировать, как идут работы в соборе. 8 июня он отсылает герцогскому секретарю Бартоломео Калько соответствующий приказ, упомянув в постскриптуме имена Леонардо и Амадео: «Вызовите также магистра Леонардо, флорентийца, и магистра Иоанна Антонио Амадео и обеспечьте приезд»[316].

10 июня Калько отвечает, что Франческо по-прежнему трудится над моделью тибурия и представители Фабрики не хотят его прерывать. Вероятно, работа займет еще порядка восьми дней; Леонардо же, со своей стороны, совершенно свободен: «Магистр Леонардо, флорентиец, сказал мне, что готов отправиться, когда попросят, так что, если все равно посылаете сиенца, пускай едут вместе»; что касается Амадео, на него рассчитывать трудно – он направлен на озеро Комо с другим поручением[317].

В конце концов решено дождаться Франческо. Покончив с делами, касающимися строительства Миланского собора, они с Леонардо, взяв с собой приятелей, слуг и запасных лошадей («dominos Francisco Senensem et Leonardum Florentinum ingeniarios cum sociis»[318]), выезжают в Павию.

21 июня на имя трактирщика Джованни Агостино де Бернериса выписывается вексель на 20 лир, подлежащих оплате из казны, за размещение двух инженеров «cum sociis et famulis suis»[319] в гостинице «У мавра» («ad signum Saracini»[320]), что на пьяцца Гранде, неподалеку от церкви Санта-Мария-Гуальтьери[321].

Цель этой короткой поездки – проконсультировать представителей Фабрики собора Павии, над которым также необходимо возвести тибуриум. Проблемы здесь схожи с миланскими, с той разницей, что в Павии под руководством Браманте и Амадео здание перестраивают практически с нуля.

Однако, вернувшись в Павию, Леонардо находит себе занятие поинтереснее, чем обмерять контрфорсы собора. Воодушевленный приездом Мартини, он погружается в изучение образцов классической цивилизации, которой ранее пренебрегал.

Так, прямо перед собором стоит бронзовая конная статуя, по легенде античная, хотя, скорее всего, она изображает вовсе не римского императора, а варварского короля Теодориха – в народе ее по непонятной причине прозвали «Реджисоле», «Король-солнце».

Леонардо настолько впечатлен тем, как эта статуя передает жизнь, движение, что не может сдержать восторженного возгласа и немедленно признает искусство древних более достойным подражания, нежели современное: «Та [статуя], что в Павии, передает движение лучше всех прочих / подражание вещам древним куда более достойно похвалы, нежели работам современным / не могут красота и польза идти рука об руку, чему примером крепости и люди / поступь – почти как у иноходца / где нет природной живости, ее должно создавать искусственно»[322].

Именно мысль об «искусственной» живости поможет ему разрешить главную проблему миланского памятника Сфорца. Чтобы придать неподвижной статуе иллюзию жизни, нужно добавить движение «искусственное», «неестественное», вроде иноходи у «Реджисоле». И Леонардо, взяв лист бумаги, набрасывает крохотный рисунок – новую идею для памятника, где конь, в отличие от прошлых эскизов, уже не встает на дыбы, а просто идет вперед[323].

Для Леонардо встреча с Франческо ди Джорджо – событие крайне волнующее. Ему всегда хотелось познакомиться с сиенцем, которого он считает мастером в самых разных областях, от архитектуры и фортификации до военной техники, от бомбард до гидравлических механизмов.

Как следует из заметок и рисунков в Манускрипте B, он уже успел ознакомиться с копией первого варианта «Трактата об архитектуре», задуманного Мартини при урбинском дворе и завершенного к 1484 году, уже после смерти Федерико да Монтефельтро.

Годы спустя у Леонардо будет возможность снова изучить этот самый первый вариант, из которого он выпишет несколько довольно длинных фрагментов и даже сделает кое-какие пометки на полях пергаментного тома второй редакции[324].

Трактат Франческо, во многих аспектах переосмысливающий «Десять книг об архитектуре» Витрувия (который сиенец перевел на вольгаре), позволяет Леонардо познакомиться с текстом этого античного автора, сыгравшего основополагающую роль в развитии архитектуры Возрождения: ведь в латинский оригинал, напечатанный в 1486 году в Риме Сульпицио да Вероли, к сожалению, практически недоступен.

Важнейшая мысль, вынесенная Леонардо из работ Витрувия и Франческо ди Джорджо, – соответствие зданий классической архитектуры пропорциям человеческого тела, о чем говорится в начале третьей книги Витрувия. И мысль эта настолько прекрасна, что Леонардо хочется немедленно подарить ей наглядное воплощение.

Так рождается «Витрувианский человек» – знаменитое изображение человеческой фигуры, вписанной в круг и квадрат, задуманное как иллюстрация к соответствующему отрывку из Витрувия[325]. Впрочем, ранее с тем же мотивом экспериментировали и другие читатели Витрувия, включая самого Франческо ди Джорджо, оставившего на полях своего трактата крохотную и довольно-таки неточную фигурку[326].

Леонардо начинает со скрупулезной разметки при помощи угольника и циркуля. Линии он наносит самым кончиком свинцового карандаша, затем пером и бурой тушью обводит контуры, добавляя горизонтальную штриховку, кое-где проходит коричневой акварелью. И лишь в самом конце добавляет выше и ниже рисунка отрывок из Витрувия в переводе на вольгаре. Впрочем, результат, как обычно, выходит далеко за рамки чистой иллюстрации.

Человеческая фигура обретает рельефность, монументальность, но прежде всего – невероятную символическую ценность. Леонардо помещает в центр вселенной человека: человека универсального, меру всех вещей. Перед нами – практически автопортрет, поскольку этот универсальный человек, разносторонний гений, и есть он сам, Леонардо.

14

Дьяволенок

Милан, 22–24 июля 1490 года

22 июля 1490 года, в день памяти пресвятой грешницы Марии Магдалины, Леонардо вновь достает Манускрипт С, чтобы записать на первом листе, том самом, где он в апреле с гордостью отметил начало работы над книгой и возобновление – над проектом конного памятника: «Джакомо поселился со мною в день Магдалины 1490 года, в возрасте десяти лет»[327].

Уже год-два, с тех пор как Леонардо, перебравшись в Корте-Веккья, завел собственный кабинет и мастерскую, он время от времени берет учеников, как правило совсем юных, или нанимает помощников. И вот однажды в дверь к нему стучится некий Джован Пьетро Капротти из Орено, человек весьма скромного происхождения, и просит взять его сына в качестве слуги, мальчика на побегушках.

Орено, небольшой городок к северу от Милана, знаменит общиной францисканцев-амадеитов, последователей того самого португальского мистика Амадео, что нашел последний приют в монастыре Сан-Франческо-Гранде, для которого была заказана «Мадонна в скалах». Именно эти монахи и поручились за десятилетнего мальчика по имени Джанджакомо.

Леонардо даже представить себе не может, что это одно из важнейших событий в его жизни. Впрочем, того, что случится всего через