Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева

коричневые бархатные бабочки порхают над яркими цветами, пчела кружится, норовя добраться до вазочки с вареньем… Так тихо сегодня в подмосковной Барвихе у Баланиных-Москаленко. Разъехались все, лишь Мария Николаевна осталась – для встречи, назначенной еще на прошлой неделе, с журналистом Ярославом Кирилловичем Головановым. Он уже бывал у нее в Барвихе несколько раз. Почему-то и ей, и ему нравится беседовать именно здесь, на террасе дачного дома под тихий шум листвы.

Марии Николаевне Баланиной девяносто. Седая, сгорбленная, но и в старости красивая, думает Голованов, а какая мужественная мать, сколько она перенесла в те страшные годы.

– Кому я только не писала тогда, – говорит Мария Николаевна, сдерживая слезы, – Сталину, Ежову, Берии, Голякову, он был председателем Верховного суда, писала прокурору по спецделам, просила передать дело другим следователям, отправляла телеграммы главному военному прокурору и самому Сталину. Что скрывать, мы тогда верили, что он буквально отец родной…

– А Сергей Павлович ведь тоже писал?

– Конечно! Вот, у меня в тетрадке записано, кому: верховному прокурору СССР в августе и октябре 1938 года, потом в апреле 1939-го. Председателю Верховного суда дважды – в том же октябре и в том же апреле. Писал в НКВД СССР, это август 1938 года. Из пересыльной Новочеркасской тюрьмы – в ЦК партии в феврале 1939-го. И самому Сталину писал… Сейчас я вам из одного его заявления зачитаю.

Мария Николаевна перелистывает тетрадь.

– Нашла. 5 августа 1939 года. Он еще в Бутырках. Пишет председателю Верховного суда СССР.

«Познакомившись с замечательными техническими идеями К.Э. Циолковского, я целиком перешел на экспериментальную научную работу в НИИ № 3 НКОП по ракетным самолетам. Эта область совершенно новая, неизученная, и за рубежом вот уже 10–15 лет как еще не создано ракетного самолета. Начал я работать в 1935 году, и к весне 1938 года удалось успешно произвести наземные испытания первого в мире Советского ракетного самолета. Он готовился мною к полетным испытаниям летом 1938 г., но этого мне не удалось осуществить, т. к. я был арестован. Всю свою жизнь, всегда я работал честно и преданно моей Советской родине и Советской власти, вырастившей и воспитавшей меня.

Я мечтал создать для СССР впервые ракетные самолеты, и это стало самой главной задачей и смыслом моей жизни.

Прошу Вас снять с меня тяжелые обвинения и освободить из заключения. Прошу Вас дать мне возможность снова работать над ракетными самолетами на благо и укрепление СССР».

– Работа для Сергея Павловича была важнее свободы!

– И семьи, и всего остального.

– И никакой реакции не последовало?

– Никакой! Я много думала и поняла, что спас мой сын себя сам. В одном письме нам он упомянул Валентину Гризодубову и попросил передать привет дяде Мише. У нас в семье нет Михаилов, был у меня дядя Михаил Москаленко, давно умер. Я поняла, что это намек, значит, он имеет в виду Михаила Михайловича Громова. Они были знакомы. А Валю он знал еще с Коктебеля, она там с отцом часто бывала, когда шли планерные состязания. Я нашла, где они жили, найти было нелегко, но буквально сами ноги меня вели, к Гризодубовой пришла уже в начале одиннадцатого вечера, боты насквозь мокрые, сама усталая, но старалась держаться. Долго искала, она переехала на Ленинградский проспект, дали ей новую квартиру, пришлось идти туда. Ее мама, Надежда Андреевна, открыла, узнав, что я мать Сергея Королева, а он арестован, заплакала: «Такой хороший, помню его по крымским соревнованиям!» И Валентина Степановна сразу откликнулась, написала В.В. Ульриху. Вот, сейчас зачитаю.

Мария Николаевна опять листает тетрадь.

– «Прошу Вас пересмотреть дело осужденного Королева С.П. Депутат Верховного Совета В. Гризодубова». И написала, что прилагает мое заявление. Она многим помогала. И Михаил Михайлович написал, так его коварный секретарь не хотел мне записку отдавать… Представляете, Ярослав Кириллович, только недавно узнала, что и Громов, и Гризодубова из дворян… Причем Громов даже членом партии не был, а как его Сталин ценил!

– Он и графа Толстого, автора романа «Петра Первый» ценил… Парадоксы сталинского времени. На одной стороне дороги – трудовой энтузиазм и героическая романтика лучших советских людей, на другой – кровь и колючая проволока, а за ней те же лучшие люди.

– С запиской Громова я пошла на прием в Верховный суд. И Голяков на моем заявлении начертал: «Тов. Ульрих! Прошу проверить правильность осуждения».

– Вы спасли сына, Мария Николаевна!

– До этого еще было далеко. Приговор отменили, назначили вторичное расследование, творился полный беспредел, они сами тогда ничего не знали, где у них кто, он был уже в лагере на прииске Мальдяк, а Ульрих направляет извещение с грифом «секретно» об отмене приговора начальнику Новочеркасской пересыльной тюрьмы!..

– Действительно, беспредел!

– Только ближе к концу ноября пришел на Мальдяк вызов в Москву. И он снова оказался в Бутырках. Спасли и выходили в лагере его трое: Усачев, который буквально донес его до медсанчасти, был еще молодой уголовник Василий, отдававший потом ему свою еду, и врач Репьева, приносившая из дома сырую картошку и делавшая витаминный отвар из мелко нарубленных веток стланика от цинги: уже у него выпадали зубы, опухали ноги… И все-таки, скорее всего, до весны он бы там не дожил… – В глазах Марии Николаевны собрались слезы, она достала шелковый платок. – Всегда потом говорил: «Ненавижу золотишко!» И Нина Ивановна, его вторая жена, золотых украшений не носила.

– Я знаю, что в 60‐х годах Сергей Павлович разыскал Усачева и пригласил к себе на опытный завод заместителем главного инженера.

– Да. И все ему прощал.

– Жизнь Сергея Павловича не раз подвергалась риску!

– Конечно. Мог и на самолете, и на планерах разбиться. Сколько его знакомых прекрасных летчиков погибло: Алатырцев, Павлов, Кошиц, Степанчонок, Федоров… Его сохранила судьба. Случаев необъяснимого спасения в его жизни несколько. А с пароходом «Индигирка», на котором он должен был плыть из Владивостока на пересуд, – настоящее чудо. Он опоздал на пароход – «Индигирка» ушла без него. На каком-то суденышке сумел попасть во Владивосток, а оттуда его отправили сначала в Хабаровск, а дальше поездом в Москву. В Хабаровске врач Днепровская послала ему к поезду целый таз квашеной капусты, свеклы, моркови. Один ее знакомый тоже поделился овощами. Сергей потом его встретил на одном из заводов, обнял сердечно… Все это от цинги. Мы Днепровскую искали, но не нашли… Он и не предполагал, что, не опоздай на пароход… – Мария Николаевна заплакала, вытерла слезы платком. – Должен был плыть на «Индигирке», она ушла из бухты Нагаево, загрузив в трюм более тысячи заключенных, кого-то везли тоже на повторное расследование,