Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

Смирнову в коридоре увидела, – та спит на ходу. – Люся, – говорю, очнись, сейчас свалишься. Она головой мотнула: – А, это ты Ира… Как живешь? – Ничего. Давно тебя не видела, соскучилась. – Ой, Ирочка, я тоже. Но, знаешь, замоталась совсем. Пойду подремлю чуть. Скоро снова на смену. Люсе доставалось, может, еще и потому, что она была одной из лучших телеграфисток. Ей и Маше Герцевой поручали работать на самых ответственных линиях. Самая четкая, самая внимательная, безошибочная работа требовалась по этим каналам. Люся до сих пор гордится, – и правильно делает, – что принимала, к примеру: “3500 просит 101-го к аппарату”, – то-есть, Красовский вызывает Рязанова. Люся рассказывала, что, когда ночью командование – командующий армией или фронтом – вызывали Рязанова, он приходил неизменно строгий, подтянутый, одетый полностью по форме, застегнутый на все пуговицы, прерывал доклад дежурного по связи и сам садился к аппарату, тянул ленту и читал. На ленте печаталось и то, что передают нам, и то, что говорит Рязанов, и печатает, передает Люся. Весь разговор на одной ленте. Все фиксируется, контролируется, затем, через некоторое время, сжигается. В конце ленты ставилось: передала Смирнова.

К июлю в Уразово кроме нас собралось еще много других частей. Пехотинцы, артиллеристы, танкисты. Одни приезжают, размещаются, другие собираются, уходят. Шум, смех, ругань. С дежурства в наш дом стараешься проскочить побыстрее, чтобы никто не привязался поболтать. И в эфире теснее стало. Теперь уже не сразу, надев наушники, находишь свой вызов. Приходится некоторое время настраиваться самой и настраивать приемник.

Самыми хлопотливыми стали наряды, когда идешь в караул, и тебя ставят на пост у штаба, где был небольшой склад и его охранял часовой. Все офицеры, идущие ночью, обязательно на это место выходят, словно склад их притягивает. Возможно, помещался он на самом пересечении дорог. Только и знаешь, что кричишь: – Стой, кто идет! Услышав девичий голос, непременно шутку отпустят. На то, что часовой, внимания не обращают. Затвором передернешь: – Стой, стрелять буду! Обойти за столбом по периметру! Ворчали, ругались, но обходили. Однажды в ответ на вопрос, кто идет, говорят: – Начальник караула! Но голос незнакомый. И движется прямо на меня, а сзади еще кто—то тихо идет. – Все, – думаю, – немцы… Дрожащим голосом: – Стой, стрелять буду! Не подходи! Сама пячусь назад, оглядываюсь. Винтовка в руках дрожит, лихорадочно вспоминаю, что по уставу надо делать в случае нападения на часового. Видимо, голос у меня действительно был отчаянный, да и обстановка такая, что не до шуток. Лейтенант (а это был артиллерист) остановился и начал объяснять, что он вместе с разводящим идет проверять посты, которые у них тоже расставлены. Я приказала обойти стороной, что они и сделали. Но до смены меня следующим патрульным вздрагивала от каждого шороха, вскидывая винтовку на тени от столбов.

С нами провели еще несколько занятий по работе радиостанции в полевых условиях. Все ждали событий. И мы рвались в бой. Нам хотелось участвовать в наступлении, гнать фашистов. Ходившие слухи, носившиеся в воздухе предчувствия больших событий, оживление в передвижении войск, их накапливание, не были обманчивыми. Готовилось вскоре разразившееся грандиозное сражение, получившее в военной истории наименование Курской битвы. И все явные и неявные ощущения скорых и решительных изменений были проявлениями подготовки к крупной операции, скрыть которую невозможно даже при самом тщательном соблюдении секретности.

На рассвете 5 июля бомбардировщики и штурмовики нанесли удар по районам скопления танков, мотопехоты и артиллерии противника, применив противотанковые, осколочные и фугасные бомбы. Воодушевленные мощной поддержкой с воздуха, советские войска перешли в атаку. 7 июля двумя сосредоточенными ударами 1-го штурмового авиакорпуса была сорвана атака крупных сил танков и пехоты немцев в районе Сырцово, Яковлево. Кажется, в этот момент к нам поступила радиограмма открытым текстом, продублированная по телеграфу – и тоже без шифровки, что было из ряда вон выходящим и оправдывалось только чрезвычайной спешностью сообщения, когда нельзя терять секунды на шифровку и дешифровку. Смысл ее был приблизительно таков: ”Движется огромное количество танков противника к такому—то пункту (только это название и зашифровано). Срочно необходима поддержка штурмовиков. Должны вылететь все наши самолеты».

В своей расширенной автобиографии В.Г.Рязанов писал: «В июле 1943 г. сражение на Курской дуге, где впервые были применены массированные действия авиации, которые сразу показали все свои преимущества (больший урон противнику, меньше своих потерь). И в дальнейшем корпус основывал свои действий на принципе массированных действий, применяя в зависимости от обстановки или сосредоточенный удар составом 100-150 самолетов или непрерывные эшелонированные действия групп 12-18-30 самолетов. Чаще применялись сосредоточенные удары. В это же время, как в подготовительный период, так и во время сражения на Курской дуге, было хорошо отработано взаимодействие авиации с наземными войсками».

Действиями штурмовиков совместно с противотанковой обороной наземных войск было уничтожено более двухсот вражеских танков. От командующего 6-й гвардейской армией, занимавшей оборону в этом районе и сражавшейся геройски, – гвардейцы стояли насмерть, пришла телеграмма на имя командира корпуса генерала Рязанова: «Командующий 6-й гвардейской армией передал Вам, что работой штурмовиков наземные части очень довольны. Штурмовики работают хорошо”. Это были напряженные часы. Летчики совершали по 5-7 боевых вылетов в день. Грандиозное танковое сражение произошло западнее Прохоровки. В битве участвовали до 1200 танков и самоходных орудий. С танкистами П.А. Ротмистрова и М.Е. Катукова умело взаимодействовали летчики-штурмовики. Танкисты генерала Ротмистрова писали в штаб воздушной армии: “Авиация 12 и 13 июля 1943 г. действовала исключительно хорошо перед передним краем нашей обороны, особенно когда вели огневой бой. Мы, все бойцы и командиры, махали пилотками, приветствуя штурмовиков. Заместитель командира по политчасти З-й мсб 56-й мехбригады капитан Ваксеев”.

Маршал авиации С.А. Красовский в своей статье в книге “Курская битва» очень высоко отзывается о действиях нашего корпуса в сражениях. Приводятся интересные записи летчика-истребителя из нашего корпуса Николая Шутта и отмечается прекрасная организация в этой истребительной дивизии нашего корпуса под командованием генерала Баранчука.

Организационная структура корпуса была, как пишет С.А. Донченко, утверждена по предложению Рязанова. К.А. Белодед говорит, что тогда это было новшеством, и все удивлялись, как Рязанову удалось этого достичь. На Калининском фронте не было отдельной истребительной дивизии в корпусе, а в штурмовые дивизии входили истребительные полки прикрытия. Во многие штурмовые корпуса позже входил истребительные дивизии, как и в 1-й ШАК, состоявший после мая 1943 года из двух штурмовых авиадивизий (8-я и 9-я ШАД) и одной истребительной (I2-я ИАД), и успех боевых действий штурмовиков в значительной мере зависел от четкого взаимодействия с истребителями прикрытия. Ведущие групп штурмовиков хорошо знали, а часто и дружили с ведущими истребительных групп.