Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

таблицу позывных, служебную кодовую таблицу (радиотелеграфный секретный код), служебный код радиотелеграфиста, список порядковых номеров с позывными станций, с которыми подлежит работать (без указания названий частей и штабов), графики настройки передатчика и приемника, данные для передачи наименьшей энергией. Все эти документы должны храниться у дежурного радиотелеграфиста, кроме служебной кодовой таблицы и списка позывных, которые хранятся у начальника радиостанции.

Егоров говорил, что мы должны: во-первых, правильно развертывать радиостанцию, не демаскируя район расположения штаба, во-вторых, добиться высокой пропускной способности, достигавшейся быстрым обменом и передачей без искажений. Чтобы получить быстрый обмен без искажений, нельзя торопиться с передачей даже при большем объеме работы. Передавать следует с такой скоростью, при которой есть уверенность в правильности, как своей передачи, так и приеме радистом другой радиостанции. В результате обмен ускорится, так как не будет повторений. Следует поддерживать высокую дисциплину в радиосети.

Дисциплина у нас была очень строгой. И не только в армейском смысле этого слова, но – и прежде всего – в работе. Это была дисциплина действий, отработанных до автоматизма и совершаемых в строго определенной последовательности, дисциплина воли, желаний, стремлений, эмоций, дисциплина ума и фантазии. Если мы что-то и сделали на фронте, то в первую очередь благодаря дисциплине, повседневной и неотъемлемой от армейской службы, как военная форма. До сих пор сохранились у меня остатки той дисциплины, всегда мне помогавшей.

Четкая и бесперебойная работа радиостанции зависит главным образом от степени сработанности приемной части с управлением. Егоров добивался слаженности работы всего коллектива радиостанции: радистов, начальника радиостанции, механика.

Проводились занятия по работе радиостанции при наступлении. Основные правила при этом: возможно меньше занимать эфир работой на вызовы и переговоры, помня, что при большом количестве работающих радиостанций они будут мешать друг другу; применять в своей работе ограничение мощности передачи, особенно когда полная мощность не вызывается необходимостью. При работе с микрофоном следует передавать команды не спеша, раздельно и четко. В микрофон не кричать. Не допускать перегрузки эфира. Перед боевой работой заранее проверять точность настройки приемника. Во время работы допускать только незначительную подстройку на громкость и частоту приема. Задолго до начала работы всю рацию надо на ходу испытать на прием и передачу. Инструкции на фронте должны помниться как молитвы и исполняться неукоснительно. От наших действий зависели и действия летчиков и тех сухопутных войск, которые мы поддерживали. Такая вот непрерывная связь.

Учились и летчики, совершенствуя свои знания, изучая боевой опыт. В мае и июне 1943 г было произведено несколько тысяч учебно-тренировочных полетов. Мы проводили занятия по работе радиостанции по направлению. Развертывали и свертывали сетевое устройство, готовили радиостанцию к работе, тренировались по вхождению в связь на различных волнах с различными позывными, тренировались в приеме и передаче радиограмм цифровых, буквенных и смешанных текстов. От нас требовался хороший глазомер и навыки в определении площадки для развертывания. Следовало избегать болотистой, каменистой почвы или песчаного грунта. Радиостанция должна была быть замаскированной с воздуха и с земли. Все эти навыки очень скоро здорово нам пригодились и, возможно, им мы обязаны своей жизнью. А если и не так, то, во всяком случае, своей успешной работой, помогавшей нашим летчикам. Иногда люди изучают вещи, никогда им не требующиеся. Не так было с нашей учебой. Она оказалась удивительно уместной и своевременной.

Штаб теперь был неподалеку, и офицеры имели возможность лично проверять наш внешний вид, соблюдение нами дисциплины, уставных требований, что они и делали. Укрепляя сработанность управления корпуса с ротой связи, к нам часто заходили офицеры из оперативного отдела. Заговаривали с часовым, охраняющим радиостанцию, не будучи дежурным по части, и тут же делали замечание: «А разве вы не знаете, что в какие бы то ни было разговоры с посторонними или военнослужащими красноармейцу, охраняющему радиостанцию, вступать запрещено?» Объявляли взыскания. Такие меры быстро учили действовать точно по уставу. Я и тогда, когда все привыкли к новой форме одежды, старалась на центральной площади не попадаться, усвоив старое солдатское правило: подальше от начальства.

К нам пришли новые молодые девчонки, смотревшие на нас с восхищением и тем самым, конечно, льстившие нашему самолюбию. Мы, важные и гордые, учили их, вспоминая, как это делали наши наставники, не очень ругая их за ошибки, а подробно объясняя, почему надо делать так, а не иначе. Мой педагогический опыт ограничивался комсомольским поручением в восьмом классе обучить грамоте пожилую женщину, жившую через проходной двор от нас, в доме №7 по Большому Левшинскому переулку. Тогда с заданием я справилась – научила женщину читать.

Изголодавшиеся и привыкшие к нехватке продуктов, мы первое время в Уразово старались запастись съестным впрок, в расчете на голодовку, которая, по нашим представлениям, могла начаться в любой момент. Этот край, хоть и не был изобильным, с едой тоже было непросто, но все относительно, и по сравнению с Калининским фронтом эта земля казалась нам щедрой и хлебосольной. Нам и полуторку дали для продуктов или мы сами так узко понимали назначение выделенного, конечно, не только для этого транспортного средства. Почти при любых перемещениях старались запастись едой. Один раз, кажется, чуть позже, во время наступления, нам сказали, что неподалеку пасека и там можно достать меда. Времени для подробных поисков не было, но все-таки расспрашивали всех встречных по дороге. Меда так и не нашли, а одна женщина угостила редиской, сказав, что она слаще меда.

А вообще, мед в Уразово был. Маша Герцева, помню, доставала у хозяев. Произошел резкий скачок в рационе, существенное дополнение к тем кашам без масла (чаще овсянки), которыми нас потчевали три раза в день на протяжении всей войны. Махорку мы стали менять на сахар – песок, в таких маленьких пакетиках, фунтиках, грамм по пятьдесят. Сахар казался нам необычайно сладким, но приходилось тратить его на кашу, посыпая ее сахаром, чтобы проглотить.

На Калининском фронте однажды пропали хлеб и соль. То ли перерезали ветку, по которой нас снабжали, то ли еще что. Говорили, что продукты нам сбрасывают с самолета. Питались тогда овсянкой, заедая ее сухарями, предварительно размачиваемыми в щах. Кроме овсянки, на обед давали и первое блюдо, щи или суп, но очень невкусные, каши были на второе. На выменянный на махорку сахар-песок в фунтиках, меняли соль у местных жителей. Они давали мало, так как у них самих запасов соли не было, а чаще не давали совсем ничего. Щепотка соли становилась тогда наибольшей ценностью.

Недавно бывшие радисты из нашей роты Николай Кобылин и Сергей Чертков рассказывали, что тогда, на Калининском фронте,