Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

участие в боях ограничивалось приемом и передачей радиограмм, и несением патрульной службы. Позже мне довелось прочесть отзыв начальника авиационного отдела 4I-й общевойсковой армии, с которой взаимодействовали наши летчики, подполковника Гуторева, о работе 242-й штурмовой авиационной дивизии, входившей в состав корпуса, под командованием Н.П. Каманина. Отмечается прекрасная работа авиации. После штурмового удара наша пехота поднималась во весь рост и шла в атаку. Нас, возможно, касается фраза о том, что связь по радио с дивизией был бесперебойной, всецело обеспечивающей немедленный вызов штурмовиков. Отзыв написан в конце 1942 г., приблизительно 21 декабря.

На инструктаже перед заступлением в караул мы отвечали по инструкции, что красноармеец, охраняющий радиостанцию, должен не допускать домашний скот на территорию станции, хотя в этом краю, где два раза прокатился фронт, уже не было домашнего скота, да и вообще оставалось мало съестного.

Нас, хоть худо-бедно, но снабжали продовольствием. Причем, снабжение летных частей было лучше, чем у наземников. На переднем крае были случаи, когда бойцы умирали в окопах от голода и холода. За это, кажется, был снят с должности член военного совета фронта. Потом я узнала, что и командующего фронтом Сталин за это снял. Стояла суровая зима, все дороги занесены снегом, а технических средств для поддержания в нормальном состоянии дорог не было. Командующий воздушной армией М.М. Громов наладил доставку продуктов самолетами. Но эти продукты шли, в первую очередь, летчикам, а до штаба и роты связи мало что доходило. На Калининском фронте у нас были перебои даже с обычным рационом КП-3, что означало – каша перловая утром, каша пшенная в обед и каша пшенная на ужин. Выручала та же картошка, хотя все снабжение сверху вниз было централизованным. Как отмечал К.А. Белодед, местными заготовками не занимались, кроме тех продуктов, которые захватывали у противника. Но и они строго учитывались и поступали в норму питания.

А местные жители, наверное, только одной мороженой картошкой мизерных размеров и питались, считая такую пищу еще за благо, если она была. Наши растущие организмы требовали больше калорий, чем содержалось даже в щедрой по тем временам фронтовой норме. Мы затевали сложные обмены, выменивая на махорку хлеб у курящих солдат, готовых отдать все за лишнюю порцию табака, а затем этот хлеб меняли у жителей деревушки на ту же картошку.

Мы улетели с Калининского фронта ранней весной, когда сходил снег. Остальная часть роты связи еще оставалась там небольшое время. Они рассказывали, как ходили с котелками за клюквой, когда снег сошел. Прыгали по болоту с кочки на кочку. Собирали красные ягоды в зеленых листьях. Их было много, и быстро набирался полный котелок. Далеко не ходили.

У нашей хозяйки, кажется, никаких запасов еды не было, и неизвестно, как она жила до нашего приезда. Её муж был на фронте, и она, плача, ждала от него известий, но ничего не приходило. Хотя мы и сами голодали, но подкармливали её, а она обменивала для нас хлеб на картошку у соседей и в который раз спрашивала, почему же нет писем от мужа. Мы, как могли, успокаивали её, ссылаясь на запутанность фронтовых коммуникаций, частые переезды, говоря, что какая же сейчас почта. Это звучало весьма правдиво, все вокруг было сильно разорено войной. К тому же мы сами были твердо убеждены в справедливости своих слов, наши первые впечатления о фронте были слишком сумбурными, не укладывались в какие-то строгие логические рамки, оставляли впечатление сплошного хаоса, в принципе не поддающегося упорядочению или объяснению.

Поразительно, что при близком соседстве и общих испытаниях два села: то, где стояла наша отдельная рота связи и то, где находился штаб корпуса, и где я была дважды, сильно отличались друг от друга. Каждое имело свое лицо. В постановке домов вдоль улицы, в устройстве дворов (хотя палисадники, ограды и большая часть дворов пошли на дрова), в каких-то трудно выраженных деталях, в поведении жителей или еще в чем-то, но они отличались, и за этим отличием виделась индивидуальность селений, их долгая история.

Наша хозяйка рассказывала, что никто из тех, кто не ушел на фронт, и остались в живых, женщины, старики, дети, несмотря на голод, на разорения, не покинули родную землю, но и не смирились с вражеским нашествием, не стали служить немцам. Помогали партизанам во время оккупации, помогают теперь нашим войскам. Они исходили эту землю, страдали и радовались на ней, на ней выросли и на ней кормили своих детей. – Я мало ездила, – говорила наша хозяйка. – Но, если уеду куда-то, и потом возвращаюсь в родную деревню, то такая радость охватывает, так тепло и спокойно на душе становится, что и не передать.

Сейчас я жалею, что мало разговаривала с жителями того села. Кроме хозяйки ни с кем и не общалась. Мы работали под лозунгом: ”Связисты Красной Армии! Помните, что хорошая связь является условием победы над врагом! Болтун – находка для шпиона”. Через радиостанцию проходили важные сведения, разглашение которых могло бы дорого стоить нашим войскам. Нам запрещали контактировать с кем бы то ни было. Запрещали выходить из села, вести дневники. Да и некогда было. Время летело по кругу: сон, наряд, дежурство, сон. Специфика работы радистов, в отличие от других родов войск, в постоянной, непрекращающейся ни на минуту работе. Если пехотинцы, например, отдыхают в перерыве между боями, то связист должен поддерживать непрерывную связь. Еще одна особенность работы связистов в ее однообразии. В любых ситуациях, любой обстановке, в самых необычных условиях ты должна делать одно и то же. Так что, и описывать нечего. Все, что мы делали, можно прочитать в учебнике радиста. К тому же ощутимых результатов нашей работы нет. Разве сравнятся исписанные листки радиограмм с взорванными мостами, уничтоженными танками, разбитыми эшелонами, – результатами работы авиации. Но между тем и другим существует опять-таки непрерывная связь.

Когда на радиостанции оставались две радистки, то нас избавляли от нарядов, но приходилось восемь часов дежурить на радиостанции, затем восемь часов отдыхать и снова восемь часов дежурства. В такой чехарде путалось, где день, где ночь. Кажется, только добредешь до нашей избы, зайдешь, свалишься на нары, а тебя уже толкают, – пора на дежурство.

А на дежурстве не поспишь. Даже если нет никаких сообщений или донесений, то каждый час – и ночью тоже – передают АМС – авиационная метеорологическая служба (или сводка, не помню), данные о погоде: “кучевые облака, ветер такой-то, …”. Неточность прогноза погоды вошла в поговорку. Тогда мы имели возможность лично убедиться в противоречивости предсказаний погоды