Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

рядом, но скоро уедем на фронт, из Москвы приезжали родственники прощаться. Многие плакали. Приезжала и моя мама, тоже плакала и ужасалась. Помню, мать кого-то из девчонок стала уговаривать ее, пока не поздно, уволиться из армии, вернуться домой, не идти на фронт. Раньше эта перспектива, видимо, казалась очень отдаленной, почти нереальной, а тут со дня на день ожидаешь приказа.

Девушка ответила тогда: – Мама, ну я не пойду на фронт. И другие не пойдут. А кто же тогда будет защищать страну? Всем нам казалось, что без нашего участия война не закончится, победы не будет без нашей помощи.

Глава З. На Калининском фронте.

В начале октября 1942 года нас погрузили в эшелон и повезли на Калининский фронт. Ехали мы возбужденные, полные молодого азарта. Наконец мы увидим, что же это за фронт, о котором все столько говорят. Кончается долгое ожидание, сейчас все решится, начнется то, к чему мы так долго и тщательно готовились, к чему стремились, о чем мечтали и напряженно думали.

Из Москвы мы отправились от Рижского вокзала, и Таня Лебедева, жившая рядом, успела сбегать домой. Я тоже хотела, несколько раз уже совсем собиралась, но так и не решилась.

Большую часть пути ехали на открытой платформе, где стояла наша радиостанция. Уже похолодало, и мы основательно промерзли в дороге. Отъезжая от Москвы все шутили, пели песни, радовались изменениям. Дальше от Москвы все чаще и чаще стали попадаться следы бомбежек: огромные глубокие воронки и черная, рыхлая, свежая земля вокруг. Мы увидели следы только что прокатившейся войны: обломки вагонов, исковерканные рельсы, глубокие воронки, развалины, печи и трубы сожженных домов.

Штаб корпуса располагался в небольшой деревне Роженка около города Андреаполя. Здесь мы получили боевое крещение; первое место, в котором довелось вести боевую работу. Но название деревушки не запомнилось в длинном ряду последовавших затем переездов. Это уже сейчас, совсем недавно, мне напомнила Люся Смирнова. Удивляло звучавшее по-гречески имя города в этой исконно русской стороне.

В другой деревне, неподалеку, размещалась вся рота связи. Мы в ней жили и работали, а телеграфистки ходили оттуда в штаб каждый день. Наша деревня, где мы жили, маленькая, и стояла около громадного леса. Небольшая речка делила деревню на две половины. Я за речкой, на той половине деревни, так ни разу и не побывала. Вода в речке коричневая, как чай, и мягкая—мягкая. Объясняли это множеством болот вокруг, обилием трав в воде. Даже вкус у нее был мятный.

На берегу речки стоят бани, топившиеся по-черному, без труб. Дым выходил через дверь во время топки, через щели, копоть оседала на стенах. Я впервые видела такие бани (да и позже они мне не встречались), и с интересом рассматривала их устройство. В середине помещения в камни вмазан котел, куда наливается вода. Под котел кладутся дрова. Трубы нет. Ждешь, пока дым выйдет в приоткрытую дверь. Потом дрова прогорают, дыма уже нет.

Иногда топили в противогазах. Со стороны, наверное, занятное зрелище: окна заткнуты соломой, мерцающий свет коптилки и девушки в противогазах. Предбанника не было, одежду вешали возле входа на улицу, куда открывалась дверь. Если противогазов не было, подбирались ползком в открытую дверь и лежа подбрасывали дрова под котел.

Еще стоит бочка с холодной водой, которую мешаешь с кипятком при мытье. Плеснешь кипятком на горячие камни, всю комнату заволакивает горячим паром. Пар выносил дым. Становится тепло и появляется возможность дышать. Можно мыться. Но к стенам прикасаться нельзя, они все в саже. После первого мытья в этой бане мы с непривычки вылезли еще грязнее, чем были раньше, почти все черные. Но потом наловчились и подбрасывать дрова и мыться, и не пачкаться. Хорошо было париться мягкой водой. Речка почему-то, может из-за трав, не замерзала.

Жили мы в избе недалеко от речки, в середине села. В соседней избе, где до войны был клуб, стояла радиостанция. Сначала работы на радиостанции было немного. В основном, работали телеграфистки, телефонистки и кабельный взвод – проводная связь. Радиосвязи было немного, наверное, потому, что в этот период готовилось наступление под Великими Луками, которое должна была поддерживать 3-я воздушная армия под командованием генерал-полковника авиации М.М. Громова, в которую входил наш корпус. Перед наступлением обычно радиосвязь сводят до минимума, чтобы не выдавать врагу дислокацию своих войск и их накопление. Но и полное молчание тоже, видимо, вызвало бы подозрение. К тому же мы располагались не на самой линии фронта, и засечь нас было довольно тяжело. С кем мы связывались и что передавали, мы не знали. Сказали позывной, на который отвечать, и волну, на которой работать.

Радиограммы приносили зашифрованными: колонки пятизначных цифр, которые мы и передавали. При этом требовались большая надежность, точность в передаче, отсутствие искажения; изменение любой цифры в огромных столбцах искажало смысл сообщения и грозило тяжелыми последствиями. Вместо команды вылетать самолетам мог поступить противоположный приказ – не вылетать.

Из штаба корпуса зашифрованные радиограммы приносил посыльный или мы принимали их по телефону. Часто приходил с радиограммами командир роты связи старший лейтенант Круглов. Он прошел с нами всю войну, став затем капитаном. Запомнился он веселым, высоким, сильным, умеющим преодолевать любые невзгоды. Нам, впервые сталкивающимися с трудностями, он подавал пример стойкости, мужества, ответственности и творческого отношения к порученному делу, – настоящий командир. К нам, хоть и был ненамного старше, относился он по-отечески заботливо, устраивал вместе с нами различные бытовые вопросы, интересовался нашим настроением и нашими делами, учил солдат – мужчин, служивших в роте связи, по-рыцарски относиться к девушкам, делясь с ними всем необходимым, помогая в учебе и службе. После войны Круглов закончил военно-воздушную академию, жил в Москве. На встрече ветеранов в 1982 году я его не узнала, он почему-то представлялся мне гораздо более высокого роста. Но все такой же молодец, так же бодр, спокоен, рассудителен.

Когда дежуришь, то сидишь в наушниках, слушаешь. Услышав свои позывные, заносишь в аппаратный журнал время вызова и станцию, которая вызывает. Передают ЩТЦ – предлагают радиограмму. Ты отвечаешь ГА – согласен на прием. Если все расслышала и записала, то отстукиваешь РДЖ – прием окончен. Но иногда из-за множества помех не успеваешь подстроить волну и не разбираешь то, что передают, и тогда выстукиваешь РПТ – не понимаю, повтори. Так иногда по несколько раз. Корреспондент начинает злиться, нервничает, но повторяет. Записанную радиограмму передаешь по телефону в штаб, если работы немного. А если идет непрерывная работа – передача и