«…Ради речи родной, словесности…» О поэтике Иосифа Бродского - Андрей Михайлович Ранчин

Это, это политический заговорщик, это наверно, наверно!– окончательно решил про себя Разумихин, медленно спускаясь с лестницы.– И сестру втянул; это очень, очень может быть с характером Авдотьи Романовны. Свидания у них пошли… А ведь она тоже мне намекала. По многим ее словам… и словечкам… и намекам, все это выходит именно так! Да и как иначе объяснить всю эту путаницу? Гм! А я было думал… О господи, что это я было вздумал. Да-с, это было затмение, и я пред ним виноват! Это он тогда у лампы, в коридоре, затмение на меня навел. Тьфу! Какая скверная, грубая, подлая мысль с моей стороны! Молодец Миколка, что признался…[434]

Второй пример – Свидригайлов перед самоубийством:

Он вошел и у встретившегося ему в коридоре оборванца спросил нумер. Оборванец, окинув взглядом Свидригайлова, встряхнулся и тотчас же повел его в отдаленный нумер, душный и тесный, где-то в самом конце коридора, в углу, под лестницей. Но другого не было; все были заняты. Оборванец смотрел вопросительно <…> Он отошел от окна, запер его, зажег свечу, натянул на себя жилетку, пальто, надел шляпу и вышел со свечой в коридор, чтоб отыскать где-нибудь спавшего в каморке между всяким хламом и свечными огарками оборванца, расплатиться с ним за нумер и выйти из гостиницы. «Самая лучшая минута, нельзя лучше и выбрать!» Он долго ходил по всему длинному и узкому коридору, не находя никого, и хотел уже громко кликнуть, как вдруг в темном углу, между старым шкафом и дверью, разглядел какой-то странный предмет, что-то будто бы живое. Он нагнулся со свечой и увидел ребенка – девочку лет пяти, не более, в измокшем, как поломойная тряпка, платьишке, дрожавшую и плакавшую[435].

Как бы материализованный кошмар больной совести настигает Свидригайлова именно в коридоре, впрочем, это коридор из сновидения-полубреда, а не из реальности. По наблюдению В. Н. Топорова, коридор характеризуется узостью, а узкий и ужас – лексемы, «этимологическую связь» между которыми словно восстанавливает автор романа[436]. (Известный ученый приводит процитированный выше пример: «Он долго ходил по всему длинному и узкому коридору».) В пространстве романа коридор – одно из маркированных мест: «В схеме обратного пути (или входа)» иногда представлена «последовательность помещений по ту сторону двери – прихожая или сени, коридор, комната»[437]. В свете параллели с «Преступлением и наказанием» «достоевские» коннотации обнаруживаются и у лексемы пальто – она ассоциируется со «студенческим пальто»[438] Раскольникова, под которым убийца прячет топор. Слегка испачканный рукав лирического «я» Бродского напоминает следы крови «на подкладке кармана»[439] раскольниковского пальто. Закономерным образом в четвертой строфе появляется упоминание о топоре:

Запертый от гостей,

с вечным простясь пером,

в роще своих страстей

я иду с топором.

(I; 239)

Творчество, обозначенное выражением «вечное перо», противопоставлено топору как орудию убийства. Вместе с тем, что вообще характерно для Бродского, эта оппозиция подвергнута самоотрицанию: значение слова перо в криминальном арго – ‘нож’, топор же как будто бы инструмент, убивающий не другого, а страсти (=рубящий деревья в «роще страстей»). Стихи «и сердце мое дрожит / возле охапки дров» (финал пятой строфы) и «и у дров на виду / старый и новый я, / Боже, смотри, иду» (I; 240) можно также понять как отсылки к «Преступлению и наказанию», где сообщается, как Раскольников нашел топор в дворницкой «между двумя поленами»[440], а после совершения убийства положил на прежнее место, «даже поленом прикрыл по-прежнему»[441]. Одновременно упоминание о топоре и дровах и мотив дрожи в сердце могут быть трактованы как отсылки к теме творчества: дрова питают огонь, а огонь – традиционная метафора вдохновения, атрибутом которого может быть также дрожь. Показательно, что в более позднем стихотворении Бродского «Заморозки на почве и облысенье леса…» из цикла «Часть речи» (1975–1976) творчество воплощено в развернутой метафоре колки дров:

Зазимуем же тут, с черной обложкой рядом,

проницаемой стужей снаружи, отсюда – взглядом,

за бугром в чистом поле на штабель слов

пером кириллицы наколов.

(III; 139)

Во второй строфе стихотворения «Вдоль темно-желтых квартир…» движение героя представлено как прохождение сквозь некий сонм химерических чудовищ:

Еще в зеркалах живет

мой неопрятный вид.

Страшное слово «вперед»

губы мои кривит.

Скопище, сонм теней

спускается на тормозах.

Только всего сильней

электрический свет в глазах.

(I; 223)

Первые два стиха можно понять как намек на смерть лирического «я»: покойник (душа умершего) принадлежит иному миру и не отражается в зеркале, однако ушедший в обитель смерти не сразу теряет эту способность. Возможно и иное объяснение: по только что умершему еще не успели занавесить зеркала. Семантически неоднозначны строки «Только всего сильней / электрический свет в глазах». Их можно понять как сообщение о яркости света, режущего глаза (естественное объяснение) или же как указание на то, что глаза являются источником света в темном и жутком коридоре (мифопоэтическое объяснение). Дальнейший текст стихотворения побуждает принять второе толкование. Третья строфа:

Словно среди тишины

вдруг заглушает крик

власти теней спины

залитый светом лик,

словно в затылке – лед

и пламень во лбу горящ,

и тела всего – перёд

много превосходящ.

(I; 223)

В этом фрагменте не поддаются одной интерпретации строки вторая – четвертая из-за неоднозначности синтаксических и, соответственно, семантических связей между составляющими их лексемами. Возможные варианты понимания: 1) залитый светом лик (грамматический субъект) заглушает (грамматический предикат) крик (грамматический объект) власти теней спины (теней, отбрасываемых спиною, теней, роящихся за спиною?); 2) залитый светом лик спины (грамматический субъект) заглушает (грамматический предикат) крик (грамматический объект) власти теней; 3) крик (грамматический субъект) власти теней заглушает (грамматический предикат) залитый светом лик (грамматический объект) спины; 4) крик (грамматический субъект) заглушает (грамматический предикат) залитый светом лик (грамматический объект) власти теней спины. Второе и третье толкования (лик спины) на первый взгляд кажутся абсурдными – но только если не предположить, что в пространстве коридора – некоего «портала», прохода между мирами – происходит мена переднего и заднего, лица и спины. Можно в принципе предположить, что лирический субъект как бы пятится в будущее, то есть трактовка времени в тексте Бродского отчасти совпадает с присущей