Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

Для своих занятий Общество снимает большое деревянное строение, служащее и лекторием, и кинозалом, и танцплощадкой. В день нашей встречи там происходила молодежная свадьба. Гремела музыка, гости без устали танцевали: парень с девушкой, парень с парнем, девушка с девушкой, два парня и одна девушка, дети и почтенные матроны (лет за двадцать) с младенцем за спиной. А одна — точеное личико и пышная, цветущая фигура, чью стройность нарушал необъятный живот, — отплясывала с младенцем на себе и внутри себя, в то время как двухлетний карапуз цеплялся за ее юбку. Одеты все были по-разному: и в национальном, и в европейском, и в модных туалетах, и в шортах. Общими были безудержная веселость, благорасположение друг к другу, неутомимость в танцах и отсутствие позыва к спиртному. Подруги невесты обносили гостей оранжадом, соками, «севен ап», «биттер лаймон» и сладостями. Никто не «соображал на троих», свободу несли в себе, а не заимствовали из бутылки.

Пока молодые веселились, солидные люди собрались в саду под оранжевой чашей луны. Я никогда не видел такого количества женщин на нигерийских сборищах. Президент Общества нигерийско-советской дружбы, министр правительства Северо-Центрального штата Ибрагим Нок открыл вечер. Когда с официальной частью было покончено, Ибрагим Нок предложил присутствующим задавать нам вопросы про «нашу советскую жизнь». Тут же вверх потянулись десятки рук, заставив дружно шарахнуться летучих собак, но нам не пришлось и рта открыть. С юношеской прытью со скамейки вскочил почтенный старец, заместитель Нока по кадунскому отделению Общества, и зычно крикнул:

— Не докучайте гостям! Я сам расскажу вам все про Советский Союз, откуда вернулся неделю назад. У меня самые последние сведения!

Кто-то засмеялся, многие захлопали.

— Да, я был в Советском Союзе с моими братьями по вере, — продолжал он звучным голосом пророка. — Мы прилетели в Москву, нас замечательно встретили и накормили вкусной жирной пищей. Потом нас посадили в большой поезд и каждому отвели по отдельному номеру, совсем как в гостинице. В Ленинграде нас тоже замечательно встретили, среди встречавших было много мусульман, и повезли в мечеть, такую большую и красивую, что лучше и не бывает, разве только в Бухаре или Самарканде. Накормили нас тут не хуже, чем в Москве, мы ели ложками зернистую икру, великолепную красную рыбу, тяжелый вкусный русский хлеб, цыплят табака и так отяжелели, что ничего потом не помнили…

В таком же духе он продолжал свой рассказ, и описания дворцов, исторических памятников, мечетей, богослужений и примеров дружеского обхождения чередовались с перечислением блюд. По правде сказать, мне такое изложение путевых впечатлений представляется наиболее правдивым и дельным, хоть сам я на это не отваживаюсь. Еще И. А. Гончаров сделал открытие, что в путешествии едва ли не самое интересное — еда. И он не скупился на описание трапез в своей превосходной книге «Фрегат Паллада». Это очень верно: в путешествии всегда хочется есть и всегда томит некоторая неуверенность в насыщении. Кроме того, в еде, в том, как ее готовят, подают и поглощают, открывается очень многое в культуре и быте страны.

Старик рассказывал, а впечатлительные слушатели охали, ахали, хлопали в ладоши и пускали гастрономические слюни…

…Вначале я принял это за термитники, потом за останки термитников. Так бывает после бомбежки: глядишь, вроде дом уцелел, а на деле — один фасад, за которым пустота. Но вскоре я отказался от этой мысли: термитники стоят наособь, а тут красные латеритовые образования идут сплошняком, наподобие изгороди. Лагос уже недалеко, но мы свернули в сторону, проехали городок Ошогбо и оказались на прямой неширокой дороге, вдоль которой по левую руку тянется красное застылое латеритовое пламя. Но вот языки пламени взмыли кверху и, сочетавшись с языками встречного пламени, образовали словно бы арку. Наваждение естественности кончилось, отчетливо видишь печать человека, его воображения и рук. Входим в ворота и под уклон по утоптанной тропке спускаемся к невысокой глиняной огороже. Что там — деревенька, человечье становище? Проникаем за ограду. Под громадными деревьями с корнями наружу стоит приземистое квадратное строение, напоминающее старинные русские торговые ряды: круглые глиняные столбы образуют галерею, крыша плоская, соломенная. Там ни души. У комля высоченной секвойи приютился красный истукан, вокруг изгнивала банановая кожура, плоды манго. Все ясно: божок и приношения верующих, мы в языческой молельне. И тут, как принято говорить, дабы скрыть словесное бессилие, «будто спала завеса с глаз». Почти под каждым деревом обитало какое-нибудь страшновато-уютное божество. Из дерева, глины, каменистой породы. Вот нечто схожее с человекообразной обезьяной баюкает младенца, — истукан тревожно удивляет сходством с христианским символом: божья мать и младенец Иисус. А вот нечто несусветное, что могло быть порождено лишь очень испуганным сознанием: и гад, и птица, и зверь лесной в одном образе. А у тихой, почти недвижимой реки — деревья купают в ней свои ветви — схоронилась нежить африканских вод, — низ человечий, голова рыбья… Дальше каменистый срез оврага испещрен наскальными рисунками — наивными и страшными. И так тихо здесь, так заброшено! Шорох крови в сосудах рождает какую-то внутреннюю музыку, она становится все отчетливей, слышней, покидает тебя и звучит окрест райским пением птиц. И так нежно, так далеко на душе…

В Австрии жила молодой скульптор Сусанна Вейнджер, увлеченная ультрапередовым искусством. Все существующее искусство казалось ей вчерашним днем, сегодняшним может быть лишь завтрашнее, которое она ощущала в кончиках своих тонких, нервных и сильных пальцев. Сусанна познакомилась с писателем-социологом Улли Байером. Его рассказы об Африке покорили впечатлительную девушку, ей представилось, что пробуждающийся Черный континент — духовная целина, наиболее пригодная для того, чтобы дать жизнь ее дерзким идеям. Сусанна стала женой Байера. Они поехали в Нигерию. На территории этой страны в пору средневековья существовала высокая цивилизация с удивительным искусством, предвосхитившим многие позднейшие искания. Древние скульпторы решались изображать гипертрофированные части тела больного слоновой болезнью отдельно от человека, и это создавало феноменальный эффект мук от непосильной тяжести собственной и будто чужой плоти. Они заглядывали в такие темные, потайные углы человеческого сознания, какие не снились гениальному ломаке Сальвадору Дали.

Вейнджер поселилась в маленьком городке Ошогбо. Она изучала народное искусство и окружающую жизнь, пока сама не стала частицей этой жизни. И все же она не подозревала, насколько покорила ее Африка. Она создала языческую молельню, как дерзкую, своевольную стилизацию, несущую сегодняшние идеи. Но люди приняли созданное ею как должное и превратили в культовое место. Они стали поклоняться божкам Сусанны Вейнджер, носить им апельсины, бананы, овощи. Не то что бы они дали обмануть себя внешним сходством искусства Вейнджер с привычными им