Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

выбраны кандидатами в члены Политбюро. В конечном итоге существовавшая система, приходит к выводу Ю. Емельянов, «не могла не привести к их (чекистов) профессиональной, а затем и моральной деградации, «выбивание показаний» стало правилом»[883].

Среди руководителей партийных комитетов, присутствовавших на пленуме ЦК в октябре 1937 г., как отмечает Ю. Жуков, нашелся лишь один, кто отверг необходимость дальнейшего продолжения репрессивной политики, «охоты на ведьм». Им оказался первый секретарь Курского обкома партии Г.С. Пескарев:

«В связи с тем, – заявил он, – что в руководстве областной прокуратуры и облсуда долгое время орудовали мерзавцы, вредители, враги народа, так же, как и в других руководящих областных организациях, то оказалось, что они центр карательной политики перенесли на ни в чем не повинных людей, главным образом на колхозный и сельский актив. Так, за три года со дня организации области было осуждено у нас 87 тысяч человек… Судили по пустякам, судили незаконно, и когда мы, выявив это, поставили вопрос в Центральном комитете, товарищ Сталин и товарищ Молотов крепко нам помогли, направив для пересмотра всех этих дел бригаду из работников Верхсуда и прокуратуры. В результате за три недели работы этой бригады по шестнадцати районам отменено 56 % приговоров как незаконно вынесенных. Больше того, 45 % приговоров оказались без всякого состава преступления…»[884].

Попытки приостановить маховик репрессий начались уже в январе 1938 г., когда на пленуме ЦК по поручению Сталина с докладом выступил Маленков, который в частности указывал, что «замаскированный враг – это злейший провокатор», который «обычно громче всех кричит о бдительности, спешит как можно больше «разоблачить» и все это делает с целью скрыть свои собственные преступления перед партией…»[885]. 29 апреля 1938 г. был арестован тот, кто первым предложил начать массовые репрессии Р. Эйхе, а за ним и большинство председателей ЦК республик, крайкомов, обкомов партии, подписывавших расстрельные списки.

Председатель Верховного Совета РСФСР Жданов, сам подписывавший расстрельные списки, оправдывался размахом клеветнической деятельности в 1937–1938 гг. происками карьеристов и тайных врагов: «Враг изменил тактику, уцепился за бдительность и спекулировал на этом…, имея в виду посеять взаимное недоверие и дезорганизовать наши ряды… Клевета на честных работников под флагом «бдительности» является в настоящее время наиболее распространенным способом прикрытия, маскировки враждебной деятельности. Неразоблаченные осиные гнезда врагов ищите прежде всего среди клеветников»[886].

Большой террор был остановлен 17 ноября 1938 г. с принятием постановления СНК СССР и ЦК «об арестах и, прокурорском надзоре и ведении следствия», подписанного Молотовым и Сталиным. Постановление открывалось положительно оценкой деятельности НКВД «по разгрому врагов народа», после чего постановление указывало на «главнейшие недостатки в работе». «Работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования…», «глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными…». «Органы прокуратуры не только не устраняют этих нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения»[887].

Первым же пунктом, заключение СНК и ЦК постановляло: «запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по аресту и выселению». В соответствии со статьей 127 Конституции аресты проводить только по постановлению суда или с санкции прокурора». Пункт второй постановлял «ликвидировать судебные тройки». По итогам Большого террора была проведена коренная чистка руководящих органов НКВД: был расстрелян, зачастую вместе с женами, почти весь высший состав НКВД Ежова (так же, как ранее и Ягоды) начиная с наркома, замов и начальников Главных управлений Госбезопасности.

За время чистки с 09.1938 по 07.1939 доля руководящих сотрудников НКВД имевших только начальное образование сократилась в 2 раза с 43 до 19 %, а высшее – наоборот увеличилась с 10 до 38 %; доля вступивших в партию во время гражданской войны 1918–1920 гг. сократилась более чем в 3 раза с 49 до 14 %, а доля тех, кто вступил в партию в 1925–1932 гг. – наоборот выросла с 20 до 68 %[888].

Репрессии безусловно были настоящей трагедией. Они настолько сильно повлияли на сознание и последующее развитие общества, что поставили под сомнение саму ценность достижений всей сталинской эпохи. Эти настроения наглядно проявились уже на первом послесталинском – ХХ съезде партии (1956 г.), впервые приоткрывшем информацию о репрессиях. В 1980-е годы они стали одним из движущих мотивов «перестройки»: «наряду с историческими достижениями…, – писали, отражая позицию реформаторов, в 1988 году Л. Гордон и Э. Клопов, – тогда совершались и трагические события, все чаще характеризуемые терминами «сталинщина», «сталинизм». Эти события исказили самый облик социализма, наложили зловещий отпечаток на процесс социалистического строительства в СССР»[889].

Но трагедию репрессий породил не злой умысел: Репрессии являлись объективной и неизбежной оборотной стороной ускоренной индустриализации, требовавшей для своего успеха абсолютной политической стабильности в отсталой, нищей, разоренной и радикализованной мировой и гражданской войнами, полуграмотной, полуфеодальной стране, на которую с одной стороны давил огромный демографический навес, а с другой – Великая Депрессия и надвигающаяся внешняя угроза. Репрессии, по своей сути, являлись расплатой за экономическую и социальную отсталость, которая в условиях распространения германской агрессии в Европе, прямо и непосредственно ставила вопрос о самом существовании русской цивилизации.

* * *

Репрессии привели к тому, что обсуждение любых политических и государственных тем оказалось фактически под запретом. Страх порожденный репрессиями, действительно был, но не он определял достижения СССР в 1930-е годы. Политические репрессии, подтверждал этот факт американский историк Р. Терстон, имели весьма ограниченный характер и почти не касались большинства населения, которое скорее поддерживало сталинский режим[890].

Эта поддержка основывалась: на невиданных достижениях Советского Союза и на его социальной системе, которая, несмотря на все трудности и недостатки, обеспечивала такое доверие населения к власти, которого никогда не знало, не только царское правительство, но и западные демократии. Именно в этой «народности» диктатуры, приходил к выводу невозвращенец С. Дмитриевский, а «не только в штыках сила сталинского строя»[891].

Поколение созидателей

Коммунистические вожди взялись за осуществление плана, который по своему объему и значению превосходит все, что знала история в области великих и смелых предприятий.

Г. Форд[892]

«Вполне могло бы случиться так, – отмечал немецкий дипломат Г. Дирксен, – что задача, поставленная пятилетним планом, оказалась на самом деле невыполнимой. Практически все условия, необходимые для претворения в жизнь этого грандиозного плана, отсутствовали. Не было наличного капитала. Квалифицированные рабочие составляли лишь ничтожный процент