Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму»[830]. Столь же агрессивной оказалась и резолюция, принятая ленинградским партактивом[831]. Подобные выступления и резолюции начала июля 1937 г., звучали, отмечает Ю. Жуков, как откровенный призыв «превратить выборную кампанию в «охоту на ведьм»»[832].

Таблица к приказу Н. Ежова по НКВД от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» определила число будущих жертв в ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК. Так Ежов определил объект карательной акции. Определил он и время ее проведения: «Приказываю – с 5 августа 1937 г. во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников…». Завершить же акцию органам НКВД следовало через четыре месяца, к 5-15 декабря. Именно тогда, когда предполагались выборы в Верховный Совет СССР[833].

А с мест от первых секретарей обкомов уже шли требования о повышении лимитов: «Мы вскрыли дополнительно десять контрреволюционных организаций». «Мы просим и будем просить Центральный комитет увеличить нам лимит по первой категории в порядке подготовки к выборам»[834]. Отказ сталинского руководства от альтернативных выборов был вызван именно тем, приходит к выводу Ю. Жуков, что «в атмосфере несомненного массового психоза» они непременно выродились бы в «охоту на ведьм»[835].

* * *

Не смотря на всю остроту борьбы сталинского руководства с политической оппозицией и партократией, сама по себе она не объясняет ни ожесточённость, ни масштабы Большого террора. Для того, что он действительно стал Большим, должны были существовать какие-то внешние и внутренние радикализирующие факторы, которые выводили всю систему власти из равновесия. Среди всех внешних факторов, решающим являлась угроза надвигающейся войны:

Военная угроза

«Не видеть приближения новой войны, – отмечал в январе 1935 г. В. Молотов, – значит не видеть и закрывать глаза на главную опасность…»[836]. Угрозу приближающейся войны ощущали не только в Советской России: весной 1935 г. Франция увеличила срок воинской службы для призывников до двух лет, а британское правительство объявило о полном пересмотре своей оборонной политики[837]. Кроме того, Франция в мае 1935 г. подстраховалась, заключив договор о взаимопомощи с Советским Союзом, который подкреплялся аналогичным соглашением между СССР и Чехословакией. К 1936 г. военные расходы увеличили и Франция, и Великобритания, и США, и Советский Союз.

Угроза войны была настолько очевидна, отмечает А. Туз, что к концу 1936 г. главный мировой страховщик – лондонский Lloyds – прекратил страховать собственность на случай войны[838]. «Вся международная обстановка в настоящий момент, – указывал в мае 1937 г. генеральный секретарь ИККИ Г. Димитров, – находится под знаком лихорадочной подготовки фашизмом нового передела мира путем захватнической войны…»[839].

Война неизбежно требует мобилизации общества, которая так же неизбежно связана с жестким ограничением частных интересов, подчинением их требованиям безопасности государства, не исключением здесь являлись и ведущие демократические страны мира:

В Великобритании в 1914 г., через четыре дня после вступления в войну, был принят Закон о защите королевства (DORA), который в частности постановлял: «Ни одно лицо не должно в устной или письменной форме распространять сообщения, которые могут вызвать недовольство или тревогу среди сил Его Величества или среди гражданского населения».

В США после вступления в войны был принят Закон о шпионаже (Espionage Act of 1917) Обосновывая необходимость его принятия перед Конгрессом, президент В. Вильсон говорил: «я призываю вас сделать не что иное, как сохранить честь и самоуважение нации. Попытки нагнетания страстей, нелояльности и анархии должны быть уничтожены. Их немного, но они бесконечно злобны…»[840]. В соответствии с законом, передача информации с намерением помешать работе вооруженных сил США или способствование успеху врага, каралось смертью или лишением свободы на срок не более 30 лет. Передача ложных сведений или заявлений, попытка вызвать неподчинение, нелояльность, мятеж, отказ от службы в вооруженных силах, каралось штрафом до 10 тыс. долл. или лишением свободы на срок не более 20 лет.

Закон о шпионаже был дополнен Законом о подстрекательстве (Sedition Act of 1918), который запрещал использование «нелояльных, непристойных, нецензурных или оскорбительных выражений» в отношении правительства Соединенных Штатов, запрещал выражение мнения, которое выставляет правительство или военные действия в негативном свете или препятствует продаже государственных облигаций. Нарушение каралось лишением свободы на срок от 5-ти до 20 лет. Отдельные положения закона о шпионаже действуют до сих пор.

С началом Второй мировой войны в Англии был принят Закон о предательстве (Treachery Act, 1940). Его первый раздел гласил: «Если с намерением помочь врагу какое-либо лицо совершает, пытается или вступает в сговор с любым другим лицом, чтобы совершить какое-либо действие… он должен быть признан виновным в уголовном преступлении и осужден на смерть»[841].

Эти законы имели ограниченное применение, но связано это было не столько с гуманностью британских или американских властей, сколько с тем, что Великобритания и США во время обоих мировых войн относились к странам «периферии» – на их территории, в отличие от стран «линии фронта»: России, Франции и Германии, боевые действия практически не велись. Эти акты говорят лишь о готовности их применения, в случае возникновения реальной угрозы государству.

Что касается примера стран «линии фронта», то президент Сената Ж. Жаннене приходил к выводу, что Франция в 1940 г. потерпела почти мгновенное поражение только потому, что на внутреннюю политическую борьбу тратилось больше времени, чем на ведение собственно боевых действий[842]. В своей статье 1940 года «О тех, кто предал Францию», к подобным выводам приходил А. Симон, который утверждал, что «Франция не была побеждена Гитлером. Она была разрушена изнутри «пятой колонной», обладавшей самыми влиятельными связями в правительстве, в деловых кругах, в государственном аппарате и в армии»[843].

Для тех стран, на которые направлена агрессия, война начинается задолго до ее официального объявления: «Задолго до любого открытого военного акта агрессия начинается, – отмечал этот факт 01.1939 президент США Ф. Рузвельт, – с предварительной пропаганды, субсидированного проникновения, ослабления связей доброй воли, с возбуждения предрассудков и подстрекательства к разобщению»[844]. О том, что война неизбежна, предупреждал советское руководство в ноябре 1935 г. американский посол в СССР У. Буллит: «все говорят о предстоящей войне, и я лично думаю, что война очень вероятна, и я бы держал пари… за то, что в течение ближайших лет Союз будет вовлечен в серьезную войну…»