Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

Во время гражданской войны разногласия внутри большевистской партии сглаживала борьба против общего врага. Накопившиеся противоречия выплеснулись наружу после ее окончания, и привели к кризису партии, о котором в январе 1921 г. в своей брошюре, которая так и называлась «Кризис партии», писал В. Ленин: «Партия больна, партию треплет лихорадка»[780]. Основным вопросом была проблема выбора дальнейшего пути развития, его ожесточенное обсуждение велось и «в двадцатые годы и в начале тридцатых, – когда, отмечал В. Молотов, – шла открытая, в печати, борьба идейного порядка, борьба пером…»[781].

Партия, вопреки ранее установленным запретам, фактически раскололась на фракции: троцкистов, рабочей оппозиции, демократического централизма, национальные… и ленинскую группу. И именно в этой борьбе В. Ленин в 1922 г. на XI съезде партии предложил, от своей группы, ввести должность Генерального секретаря и выдвинул на нее И. Сталина[782].

О накале «межфракционной» борьбы говорило письмо, написанное одним из лидеров революции В. Антоновым – Овсеенко в декабре 1923 г. в защиту Троцкого, и упоминавшее из «вождей» только Сталина: «…Партию и всю страну вместо серьезного разбора серьезных вопросов кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и этот метод возводят в систему, как будто в сем и состоит широко возвещенный новый курс. Ясно, к чему это ведет. К глубочайшей деморализации и партии, и армии, и рабочих масс и к подрыву влияния нашей партии в Коминтерне, к ослаблению твердости и выдержанности линии Коминтерна…»[783].

Идея мировой революции оставалась неотъемлемой составной частью практического мировоззрения левой оппозиции на протяжении всех 1920-х годов. Один из ее лидеров, главный редактор газеты «Правда» Н. Бухарин в январе 1928 г. писал: «Мы ясно видим, какие громадные всемирно-исторические перспективы раскрываются перед нами. Земля дрожит перед отдаленными гулами великих революций, которые превзойдут по своему размаху даже то, что мы пережили и предчувствовали».

Новая вспышка оппозиционных настроений произошла с началом продовольственного кризиса 1927 г., который привел Сталина к выводу о необходимости усиления борьбы с кулачеством и скорейшему переходу к ускоренной индустриализации. Против Сталина выступили ведущие деятели партии и правительства, среди которых члены Политбюро: член президиума ВСНХ Н. Бухарин; председатель правительства А. Рыков; председатель ВЦСПС (профсоюзов) М. Томский. Программу оппозиции Н. Бухарин опубликовал в «Правде» 30 сентября 1928 г.» в статье «Заметки экономиста». В январе 1929 г. Бухарин опубликовал статью о «Политическом завещании Ленина», в которой он решительно критиковал сталинский план коллективизации и противопоставлял ему план Ленина о добровольном и постепенном коллективизации[784]. Сталин назвал это, хоть и неорганизованное, но широко распространенное в крестьянской стране движение «правым уклоном», от целевой линии партии.

То, что это движение могло организоваться и получить мощную поддержку снизу, показал голод 1932–1933 гг. «… люди думают: «ну вот теперь уж большевикам конец!», – писал тогда в своем дневнике М. Пришвин, «Теперь наступает голод, цены безобразно растут, колхозы разваливаются, рост строительства приостанавливается»[785]. Наглядным выражением этих оппозиционных настроений стало выступление кандидата в члены ЦК ВКП(б) М. Рютина, который в 1932 г. в рукописи «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» писал: «Сталинская политическая ограниченность, тупость и защита его обанкротившейся генеральной линии являются пограничным столбами, за черту которых не смеет переступить ленинизм… Подлинный ленинизм отныне перешел на нелегальное положение, является запрещенным учением… Ошибки Сталина и его клики из ошибок переросли в преступление… Сталин объективно выполняет роль предателя социалистической революции»[786]. Рютин и его соратники получили от 5 до 10 лет тюрьмы.

Но до конца 1934 г. системного террора по отношению к политической оппозиции не было, например, Н. Бухарин после опалы, в феврале 1934 г., по предложению Сталина был назначен ответственным редактором второй по значимости в стране газеты-официоза «Известия»[787]. Ситуация коренным образом изменилась после убийства 1 декабря С. Кирова. В убийстве, согласно передовице «Правды», обвинялись: «гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова»[788].

Первые провозвестники террора проявились именно в небывалых по масштабам репрессиях, последовавших за убийством Кирова, они стали своеобразным Рубиконом, после которого у Сталина уже не оставалось пути для отступления. Сталин объяснял причину этих репрессий 4 мая 1935 г., на приеме в Кремле в честь выпускников военных академий: «эти товарищи не всегда ограничивались критикой и пассивным сопротивлением. Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того, они угрожали кое-кому из нас пулями. Видимо, они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути…»[789].

«И все же следует уточнить: были ли объективные предпосылки или хотя бы теоретическая возможность существования заговора против Сталина и его группы? Ответ на этот вопрос, – приходит к выводу Ю. Жуков, – может быть только положительным»[790]. До самого заговора очевидно дело не доходило, по крайней мере, никаких доказательств его существования не приводилось. «Нам, – указывал на этот факт возглавлявший следствие Агранов, – не удалось доказать, что «московский центр» знал о подготовке террористического акта против тов. Кирова»[791]. «Доказательств прямого участия Зиновьева, Каменева, Троцкого в организации этого убийства следствию добыть не удалось…, – подтверждал Н. Ежов, – Равно не было доказано и то, что в убийстве Кирова принимали участие троцкисты»[792]. Мало того, следствие показало, что арестованные за последние три месяца троцкисты ранее не вызывали никаких «прямых подозрений в том, что они могут вести… контрреволюционную работу»[793].

В то же время жесткая сталинская мобилизационная политика, самым радикальным образом касавшаяся политических, националистических и частных интересов, честолюбия и мировоззрения большого количества людей, не могла не породить ответных оппозиционных настроений. Эти настроения могли существовать только подспудно, поскольку в условиях сталинского большинства в партии и однопартийной системы они не могли получить широкого распространения. Но, при «благоприятных условиях» они неизбежно проявились бы, точно так же как они проявились во время Первой мировой войны, приведя страну к революции 1917 г., и окончательно политически и территориально раскололи ее во время интервенции и гражданской войны.

В существовавших условиях репрессии носили превентивный характер, и для того чтобы придать достоверность подготовке политических терактов, как отмечает Ю. Жуков, приходилось использовать явно надуманные, никогда не существовавшие в действительности «заговоры»[794]. «Классовая борьба не затухает, а принимает новые, более сложные формы, – оправдывал переход к террористическим методам генсекретарь комсомола А. Косарев, – Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильственно, методами