Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

С углублением процесса реконструкции, Сталин приходил к выводу о необходимости изгнания из власти работников двух типов: «Один тип работников это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков…». Второй тип работников, представляет собой «болтунов…, людей честных преданных Советской власти, но не способных руководить, не способных что-либо организовать»[811].

Прежде всего, эти выводы касались партийных кадров правящей и единственной партии, борьба за очищение рядов которой началась еще во время гражданской войны (Таб. 13).

Таб. 13. Партийные чистки 1917–1939 гг., чел.[812]

Однако, как показал опыт, формальные чистки не только не решали проблему партократии, но и наоборот, как отмечал заведующий отделом руководящих партийных органов Г. Маленков, приводили «чуть ли не повсеместно», к образованию своеобразных личных кланов партбюрократии[813]. «Вместо руководящей группы ответственных работников, – подтверждал Сталин, – получается семейка близких людей, артель, члены которой стараются жить в мире, не обижать друг друга… Просто поставили человека на работу, значит отдали работу ему на откуп»[814]. Партократия все больше превращалось в некое своеобразное, новое – партийно-номенклатурное дворянство.

Борьба с этим злом методом чисток неэффективна и даже может принести вред, приходил к выводу второй человек в государстве В. Молотов: «Устроить чистку в партии – это опасно очень, начнут чистить лучших», а те «кто готовы выслуживаться, те сохранят свои позиции»[815]. «Метод массовых чисток, вводит определённый стандарт…, способствует формальному подходу…, – подтверждал А. Жданов, – При массовых чистках имели место многочисленные необоснованные исключения из партии»[816].

Кризис существующей системы чисток особенно остро ощущался в годы голода, которые совпадали с завершающими годами первых пятилеток: «О пятилетке нет больше лозунгов: не удалась, – писал летом 1932 г. М. Пришвин, – Общее уныние… все наше строительство провалилось, причина этого будет: 1) в чрезмерном, подавляющем… развитии бюрократии…»[817]. Во время голода 1936 г. Пришвин снова возвращался к теме: «мой враг – бюрократия, и в новой конституции я почерпну себе здоровье, силу, отвагу вместе с народом выйти на борьбу с этим самым страшным врагом…»[818].

Именно созданию условий для разрешения кадровых и бюрократических проблем была посвящена основная идея новой Конституции. Ее суть заключалась в новом избирательном законе: «Все наши работники должны понять, – пояснял председатель комиссии по его подготовке Я. Яковлев, – что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль и руководство сверху, можно улучшить работу советов»[819].

Отличие нового избирательного закона от того, который действовал по конституции 1924 г. заключалось в том, поясняет Ю. Жуков, что раньше избрание делегатов на Съезд советов СССР проводилось не населением страны непосредственно, а своеобразными выборщиками, такая система и обеспечивала первым секретарям крайкомов и обкомов их властные полномочия. Теперь же избирательная система стала принципиально иной: выборы «производятся избирателями на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании»[820].

23 февраля 1937 г. на пленуме ЦК Жданов сформулировал суть вопроса буквально в первых фразах: «Нам предстоят, очевидно, осенью или зимой этого года перевыборы в Верховный Совет СССР и в советы депутатов трудящихся сверху донизу по новой избирательной системе… Проверка тайным голосованием будет самой основательной проверкой наших работников, потому что тайное голосование представляет гораздо более широкие возможности отвода нежелательных и неугодных с точки зрения масс кандидатур, чем это было до сих пор…»[821].

Социальный слой, на который, в первую очередь, был направлен новый избирательный закон, представлял собой, по словам Сталина: 3 – 4 тыс. партийных руководителей – высшего звена, 30 – 40 тыс. – среднего и 100 – 150 тыс. низового. Он так же указал и срок – шесть месяцев, когда придется «влить в эти ряды свежие силы, ждущие своего выдвижения»[822].

Многие партийные руководители естественно были далеко не в восторге от новой конституции, отмечает Ю. Жуков, их пугал новый порядок выборов. Эти настроения, по его словам, вполне ощутимо проявились в их реакции на проект конституции: «складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, все члены ЦК проголосовали за проект конституции, но с другой – никто из них не выступил открыто в ее поддержку, что стало больше и больше напоминать откровенный саботаж»[823].

Жуков назвал это явление латентной оппозицией «ничем внешне не проявляемой»[824]. Переход партократии к наступательным действиям, отмечает он, начался с конца июня 1937 г., с записки первого секретаря Западно-Сибирского крайкома Р. Эйхе, который еще ранее указывал, что «мы встретимся… во время выборной борьбы с остатками врагов, и надо изучить сейчас и ясно уяснить, с какими врагами нам придется встретиться, где эти очаги врагов»[825].

Именно в тогда – 28 июня 1937 г., «произошло, – подчеркивает Ю. Жуков, – нечто весьма странное, до наших дней окруженное плотной завесой тайны. Политбюро приняло решение, нигде не зафиксированное…, но тем не менее существующее»[826]. Оно гласило: «1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии»[827].

Именно «инициативная записка Р.И. Эйхе, – приходит к выводу Ю. Жуков, – оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало еще одно решение ПБ, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов»[828].

«Замечено, – констатировалось в этом решении, – что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности… ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»[829]

Реакцию на это решение ЦК передает резолюция московского актива 4 июля, на котором с докладом выступил Н. Хрущев: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов – японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться