Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

О, этот лес – дворец его творений!

Когда вхожу в него,

от пряных испарений

и от любви

кружится голова.

Николай Гумилев в Лондоне, или Звёздный Треугольник

Замечательный русский поэт, путешественник и романтик Николай Степанович Гумилев родился 3 (15) апреля 1886 года. Странно теперь вспоминать, но еще совсем недавно Н. Гумилев был одним из самых запрещенных в советской стране поэтов. Расстрелянный в сентябре 1921 года по подозрению в контрреволюционном заговоре, а в сущности, за то, что не выдал доверившихся ему людей: он практически оговорил себя, и был расстрелян за недоносительство – читай – за врожденное (офицерское) благородство. Несмотря на запрет, его стихи многие годы переписывались от руки, распространялись в миллионах машинописных копий. Его знали, читали и почитали многие поколения любителей русской поэзии.

Не по залам и по салонам

Темным платьям и пиджакам —

Я читаю стихи драконам,

Водопадам и облакам.

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще…

Поэт, сказавший это, несколько раз был в африканских экспедициях, охотился на львов и диких буйволов, был военным разведчиком на Первой Мировой войне, получил за храбрость крест св. Георгия. И умер, как герой, воистину, не в своей постели…

Был он и в Лондоне – дважды. Первый раз в мае 1917 года, проездом из Скандинавии в Париж. Исследователи его жизни и творчества предполагают, что это была военная, разведывательная миссия. Среди дошедших до нас документов интересна служебная «Записка об Абиссинии», написанная рукой самого поэта. Это вполне полновесный информационный документ, который давал понятие о возможностях абиссинских племен рекрутировать солдат для пополнения войск антинемецкой коалиции.

В любом случае, первая его поездка в Англию была связана с назначением в западный экспедиционный корпус, находившийся в расположении союзников Российской империи, ведь еще шла война.

Тем не менее, Николай Гумилев, исполняя свой военно-патриотический долг, ни на минуту не забывал, что он, прежде всего, русский поэт. И поэтому в Лондоне он встречался не только с дипломатами и военными, но и с литераторами, в том числе и английскими. Есть свидетельства его встречи с Йетсом, стихи которого тогда уже переводили в России, и Честертоном, которого он вместе с друзьями навестил в его поместье.

Во второй раз Н. Гумилев приезжает в Лондон в феврале 1918 года. Он только что пережил в Париже очередную «большую любовь» к Елене Д., полуфранцуженке-полурусской, и посвятил этому увлечению цикл не самых лучших своих стихотворений «Синяя звезда».

Его отношения с первой женой, всегда печальной и болезненной Анной Ахматовой, давно сошли на нет, по обоюдному согласию. Даже если сделать скидку на метафорическую образность, Гумилев в одном из своих редко цитируемых стихотворений («Из логова змиева // Из города Киева // Я взял не жену, а колдунью…») нарисовал довольно беспощадную картину их взаимоотношений.

Покликаешь – морщится,

Обнимешь – топорщится,

А выйдет луна – затомится,

И смотрит, и стонет,

как будто хоронит

Кого-то, – и хочет топиться.

Следует отметить, что его юной жене, рано осознавшей свое поэтическое призвание, было от чего «хотеть топиться». В узком кругу петербургских литераторов, составивших впоследствии славную плеяду «Серебряного века» быстро распространялись вести о частых и громких романах Гумилева, и даже о его внебрачном ребенке, что, увы, оказалось правдой.

Он всегда был влюбчив и считал бурные любовные страсти привилегией любого настоящего поэта и неотъемлемой частью литературного призвания. Это все доставляло неисчислимые страдания ранимой и гордой Анне Андреевне Горенко, которую, может быть, именно горнило любовных страданий и постоянное уязвление самолюбия и гордыни и сделали поэтом Анной Ахматовой.

В Лондоне Гумилев жил в гостинице неподалеку от Британского музея. Он и тут успел влюбиться в дочь русского (царского) посланника Бенкендорфа. Он даже собирался сделать ей предложение, поскольку вопрос о разводе с Ахматовой был уже вполне решенным.

Может быть, именно поэтому он пытался устроиться в Лондоне на работу, «подыскать место», как тогда говорили. Но это ему не удалось. Английский язык не был сильным местом в его образовании, и это было серьезным препятствием для обживания в замкнутом английском обществе начала прошлого века, еще не открытого всем межнациональным ветрам. Холодок отчуждения в ту пору мог почувствовать любой иностранец, что же говорить о поэте с обостренным чувством собственного достоинства!

Спасало положение только общение со старыми друзьями, давно осевшими в Англии. Один из них – Борис Анреп, русский художник, уехавший из России еще до войны, в 1916 году, по соображениям «творческого эгоизма». Он хотел заниматься мозаикой, а это очень сложный вид художественной деятельности, требующий особых навыков и знаний.

Анреп считал, что в Англии этот вид искусства наиболее развит, и не ошибся в выборе. В этом теперь может убедиться каждый, если, входя в Национальную галерею на Трафальгарской площади, бросит взгляд на пол вестибюля центрального холла.

Он увидит броские аллегорические мозаики русского художника Бориса Анрепа, ставшего знаменитым английским мозаистом, сумевшим получить важный общественный заказ и качественно исполнить его. Художник расположил свои мозаики на полу галереи потому, что считал – там они будут виднее: человеку свойственно на входе смотреть под ноги…

Мозаики эти были открыты для публичного обозрения в 1952 году. И на самой первой из них изображена юная и бледноликая женщина. Панно называется: «Сострадание. Русский поэт Анна Ахматова, спасаемая Ангелом от ужасов войны».

Ужасы войны изображены художником в виде человеческих фигур, изломанных и истощенных, почти бесплотных. Полулежащую в античной позе поэтессу от них и прикрывает белый Ангел. Следует отметить, что на остальных панно он изобразил рядом с героями различных аллегорических чудовищ. Ангела больше нет ни на одном изображении.

В начале пятидесятых Ахматова была уже грузной, немолодой дамой, сохранившей, по свидетельствам очевидцев, величественную стать и царственную осанку. Но на этой мозаике изображена грациозная молодая Ахматова – именно такой запомнил ее Анреп, когда, расставаясь с ней в 1916 году, дал обещание вскоре вернуться и увезти ее с собой, за море.

Не прислал ли лебедя за мною,

или лодку, или черный плот?

Он в шестнадцатом году весною

говорил, что сам за мной придет…

Борис Анреп не мог, наверное, знать этого стихотворения Ахматовой, написанного ею в 1936 году,