Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

«параллельные потоки». Возможно, говоря не только за Бронте, но и за саму себя, Гаскелл предполагает, что у каждого есть разные типы обязанностей – не противоречащих друг другу, которые вполне возможно, хоть и трудно, примирить[a].

Образцовая домашняя жизнь и писательница

Одна из причин, по которой Гаскелл была вынуждена представить Бронте образцом женственности и семейности, заключается в том, что эти качества подвергались сомнению в критических отзывах о «Джейн Эйр». Дебютный роман Бронте хвалили как «многообещающее произведение», даже гениальное, но автора также ругали за «мужскую жесткость, грубость и свободу выражения»[13]. Элизабет Ригби в Quarterly Review осудила главную героиню романа Джейн Эйр как

олицетворение неисправимого и недисциплинированного духа… Она в полной мере унаследовала худший грех нашей испорченной первородным грехом природы – грех гордыни[14].

Эти суждения исчезли с публикацией «Шерли» и «Городка», но снова появились в некрологах и статьях, опубликованных после смерти Бронте.

Эллен Насси – подруга, которая была рядом с Шарлоттой на протяжении тридцати лет, – призвала преподобного Артура Николлса, овдовевшего мужа Шарлотты, разрешить публикацию биографии, чтобы опровергнуть циркулировавшие в некрологах ошибочные факты и суждения. Ошибки, которые, как она верила, можно было бы опровергнуть публикацией ее обширной переписки с подругой. Особенно раздражала Насси статья «Несколько слов о „Джейн Эйр“» в Sharpe’s London Magazine за июнь 1855 года, которая «ранила и причиняла боль» своими «клеветническими вымыслами»[15]. Написанная анонимно[a], статья возродила многие слухи о Каррере Белле, которые распространялись при публикации «Джейн Эйр», включая предположения о непристойности и грубости автора, основанные на характере мистера Рочестера, который использовал «подлинно злобные проклятия, как развязный, дурной, мужчина со взрывным характером», и спекуляциях Quarterly в 1848 году о том, что роман был написан «странным мужчиной» или женщиной, утратившей связь со своим полом: «Конечно, это рука мужчины, ни одна женщина не написала бы такую книгу»[b]. В статье в Sharpe’s ко всему прочему приводились неверные подробности о жизни семьи Бронте. Например, утверждалось, будто бы Патрик Бронте женился в Пензансе, после чего разорвал отношения с родственниками жены и отказался от своих детей, оставив их на воспитание слугам. Также говорилось о крайней нищете дочерей Патрика Бронте. Эти старые переживания заставили Насси настаивать на необходимости «справедливой и достойной защиты», которую лучше всего могла бы организовать, по ее мнению, романистка миссис Гаскелл.

Насси пообещала содействовать: поделиться личными воспоминаниями, а также собранием писем – предложение, имеющее для Гаскелл большое значение, так как большую часть биографии Бронте она построила на этих материалах. Насси подготовила письма для Гаскелл: собрала коллекцию, выбрав более трехсот из них, удалила многие собственные имена, чтобы сохранить анонимность, и, возможно, уничтожила некоторые страницы, которые, по ее мнению, могли нанести вред. В записке, подтверждающей получение коллекции, Гаскелл заверила Насси: «Они дали мне прекрасное представление о ее [Шарлотты] характере»[16]. Как легко поймет читатель «Жизни», эти письма идеально подходили для проецирования одного из аспектов жизни Бронте, которые Гаскелл намеревалась выделить: ее характер как послушной дочери, любящей сестры и верного друга[a]. Как сформулирует Гаскелл во втором томе «Жизни»:

Когда мужчина становится писателем, для него это обычно просто перемена занятия. Он посвящает литературе часть своего времени, которая до сих пор уходила на другие дела… Однако никто не заменит дочь, жену или мать в их тихих и неустанных трудах. Только сама женщина, которой Господь назначил именно это место, может справиться со своими обязанностями. Женщина не выбирает по собственному усмотрению главный труд своей жизни и не может отказаться от возложенной на нее долгом работы по дому даже ради воплощения самых блестящих талантов[a], [17.]

В первом томе биографии Гаскелл извлекает из переписки такие эпизоды, чтобы показать Бронте за «женской работой», даже когда она намекает на «блестящие таланты», которые развиваются в то же время, чтобы полностью раскрыться во втором томе, где Бронте появляется как литературный феномен.

На протяжении всей «Жизни» Гаскелл подчеркивает образцовую семейственность Бронте. Первый же отрывок из переписки Бронте с Насси изображает Шарлотту и ее сестер, живущих обычной жизнью женщин среднего класса в доме священника в Хауорте: чтение, письмо, рисование, прогулки, шитье и «немножко изящного рукоделия» (июль 1832 г.). В следующем отрывке Гаскелл цитирует письмо Шарлотты, написанное по-французски, «чтобы улучшить знание языка», а также чтобы показать «счастливую маленькую семью» (18 октября 1832 г.)[18]. Другие ранние письма показывают Шарлотту анализирующей романы, пьесы, биографии и исторические книги (4 июля 1834 г.), выдающей моральные суждения о соблазнах Лондона, «великого города, который кажется мне столь же легендарным, как Вавилон» (19 июня 1834 г.), признающей свои духовные недостатки и восхищающейся способностью Эллен обратить «лик свой к Сиону» (10 мая 1836 г.) и подчиняющейся долгу и необходимости («это две суровые госпожи, которых нельзя не послушаться»), когда она уезжает, чтобы начать работать в школе Роу-Хед (6 июля 1835 г.). Как отметила Розмари Боденхаймер, «первые письма Шарлотты к Эллен Насси могли бы служить образцами для учебников по этикету переписки»[19].

Хотя переписка Бронте и Насси становилась все более откровенной (и остроумной) по мере развития их дружбы, а темы все более разнообразными по мере расширения их круга общения в силу взросления, Гаскелл, выбирая цитаты из этих писем, сохраняет акцент на чувстве ответственности, семейном долге и моральной целостности. Дело не в том, что Гаскелл изменяет или «улучшает» язык или чувства Бронте, как сделали Джон Гибсон Локхарт в «Мемуарах жизни сэра Вальтера Скотта» (1837–1838) или Джон Форстер в «Жизни Чарльза Диккенса» (1872–1874). На всем протяжении «Жизни Шарлотты Бронте» Гаскелл добросовестно цитирует, позволяя себе свободу составителя биографий комбинировать отрывки из нескольких писем, делать плавные переходы между выдержками и продолжать повествовательную нить без ненужных отступлений[a]. Скорее всего, выбор Гаскелл мотивирован именно тем, что она понимала, как важно для биографа формировать сюжет и интерпретировать жизнь субъекта. Гаскелл выбирает (уверенно) подчеркнуть глубокую преданность Шарлотты своим умирающим братьям и сестрам и больному отцу, и она пренебрегает (менее явно) соблюдением викторианской конвенции о том, что в печати не должно появляться ничего оскорбительного о живых, но избегает нежелательных повествовательных путей, особенно тех, которые связаны с романтической привязанностью Бронте к ее бельгийскому учителю Константину Хегеру.

Акцент на семейных обязанностях появляется в I томе, главе 8, когда Гаскелл показывает, что Шарлотта покидает дом, так как «приступила к