Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

вполне сознательного переписывания британской истории[89]. Кто возьмется оспаривать этот вывод? Известно, что Рёскин, человек, чьи слова она использовала в качестве эпиграфа к «Студентке художественной школы в Мюнхене»[a], написал Анне Мэри после просмотра ее картины: «Что ты понимаешь в Боудикке? Не забивай этим голову, лучше нарисуй крыло фазана»[90]. Тем не менее, права и Памела Джерриш Нанн, предполагая, что не только Рёскин был причиной упадка карьеры Хоувитт, что другим (возможно, невольным) виновником стал Альфред Аларик Уоттс – муж Анны Мэри[91]. Но будь это суровый критик или любящий муж, агентом, повлиявшим на профессиональный кризис и уход из карьеры Анны Мэри Хоувитт, выступает патриархат.

Рис. 23. Анна Мэри Хоувитт-Уоттс, «Эрмитаж», Хайгейт, иллюстрация к «Автобиографии» Мэри Хоувитт (1889). Предоставлено библиотекой Йельского университета

Рис. 24. Анна Мэри Хоувитт-Уоттс, Мариенруэ, иллюстрация для «Автобиографии» Мэри Хоувитт (1889). Предоставлено библиотекой Йельского университета

Однако в обеих версиях событий скрытым остается разделение, которое вызвал в семье спиритуализм, разделение, которое поставило отца и старшую дочь на одну сторону как спиритуалистов, а мать и младшую дочь – на другую как (в конечном итоге) католичек. В «Автобиографии» Мэри Хоувитт просто рассказывает об окончании карьеры Анны Мэри в одном абзаце, а в следующем поднимает вопрос о спиритизме, как будто они не связаны между собой.

Весной 1856 года мы познакомились с несколькими самыми пылкими и преданными своему делу медиумами. В сложившихся обстоятельствах моему мужу и мне казалось правильным увидеть и попытаться понять истинную природу этих явлений… Конечно, его легко использовать во зло. Я была благодарна за то, что уверилась в существовании незримого мира, но решила не оставлять своих обычных обязанностей ради спиритизма[92].

Этот отрывок маскирует тот факт, что отказаться от этих «обычных обязанностей» решила Анна Мэри, пожертвовав тем самым своей художественной карьерой. Маргарет, младшая дочь, помогавшая Мэри в написании «Автобиографии», по-другому оценивает решение Анны Мэри: она обвинила спиритизм в том, что он положил конец профессиональной карьере Анны Мэри, утверждая, что ее «чистая и самая чувствительная сестра была отравлена ядовитыми миазмами спиритизма»[93]. Если версия Маргарет верна, то историю жизни Анны Мэри нелегко включить в профессиональные семейные мемуары, она становится потенциальным отклонением – альтернативным повествованием, которое свидетельствует против семейной истории гармоничного сотрудничества. В отличие от предыдущих идеологических кризисов Хоувитт, требовавших лишь восстановления домашнего и профессионального труда, в этом кризисе столкнулись две идеологии, каждая из которых определяла свой тип совместной работы.

Возможно, именно поэтому для Мэри было так важно включить в работу рисунки своей старшей дочери в качестве финального (авто)биографического сотрудничества. Пригласив Анну Мэри в Швейцарию, где шла работа над «Автобиографией», и попросив ее привезти старые рисунки и сделать новые зарисовки их семейного дома, Мариенруэ, Мэри Хоувитт смогла вернуть дочь в совместный семейный проект. Как она объясняет: «Она [Анна Мэри] приехала в Мерано, когда цвели розы, и привезла с собой коллекцию рисунков и эскизов, которые она прежде делала в домах и пристанищах своих родителей. Она сразу начала делать наброски нашего окружения, чувствуя, что они необходимы»[94]. Показательно, что Анна Мэри вносит свой вклад эскизами семейных домов, мест прошлого и настоящего сотрудничества (рис. 22–24). Примечательно также, что Мэри Хоувитт называет их «дома и пристанища». Фраза ссылается на название первой важной книги, в которой Анна Мэри сотрудничала с Уильямом и Мэри: «Дома и пристанища самых выдающихся британских поэтов» (1847)[95]. Рисуя новый дом своих родителей, Анна Мэри снова участвует в семейном проекте. Включая рисунки своей дочери в качестве «домов и пристанищ» британских авторов, увековеченных в «Автобиографии», Мэри Хоувитт подкрепляет профессиональную работу семьи и ее статус в литературном мире викторианской Британии[a]. Идеология совместной работы, возможно, подвергалась сомнениям еще при жизни семьи, но в окончательной версии истории жизни этой писательницы она утвердилась.

Глава 4

«Параллельные потоки»

Жизнь Шарлотты Бронте как средневикторианский миф о женском авторстве

Шарлотта Бронте не была профессиональной писательницей – по крайней мере, в викторианских понятиях. За свою жизнь она опубликовала «Стихотворения Каррера, Эллиса и Эктона Беллов» (1846) совместно с сестрами Анной и Эмили и три высоко оцененных романа – «Джейн Эйр» (1847), «Шерли» (1849) и «Городок» (1853), вышедших под именем Каррера Белла. Однажды, в августе 1849 года, она написала гневный ответ рецензенту из Quarterly Review – Элизабет Ригби, которая позже стала известна как леди Истлейк. В своем отзыве на роман «Джейн Эйр» Ригби назвала книгу «нехристианской», а ее автора – «странным мужчиной» или, если это женщина, человеком, который «давно утратил(а) связь со своим полом»[1]. Но едкое «Слово к Quarterly» было задумано как предисловие к «Шерли», а не как письмо в редакцию журнала, и в любом случае так и не было опубликовано[2]. Бронте никогда не писала статей, колонок или обзоров для периодических изданий, и, как можно судить по ее переписке, ее никогда об этом не просили. Хотя ее издатель Джордж Смит часто обращался к ней за отзывами на книги, опубликованные его фирмой, и фрагменты рукописей романов Теккерея (наиболее известный – «История Генри Эсмонда»), Бронте никогда не выражала своих литературных мнений в печати и не получала оплаты за эту неофициальную работу в качестве читателя. Ей не хватает работы в тех жанрах (и, возможно, она ее избегала), которые были решающими в определении профессионального писателя или писательницы XIX века.

Тем не менее сама Бронте как литературная фигура и «Жизнь Шарлотты Бронте» Элизабет Гаскелл (1857) как биография оказали заметное влияние на викторианские концепции женского авторства и на молодых женщин, жаждущих достичь успеха в литературной сфере, которые искали модель литературного успеха и в последующие десятилетия сами стали писательницами. В книге «Их собственная литература: британские романистки от Бронте до Лессинг» Элейн Шоуолтер выбирает Бронте в качестве основополагающей фигуры, способствовавшей появлению отчетливо женской литературной традиции. Рассматривая миф о Шарлотте Бронте и ее влияние, Шоуолтер цитирует проницательную оценку Маргарет Олифант в обзоре 1855 года:

Возможно, ни один другой писатель ее времени не оставил такого заметного следа в современной литературе и не привлек так много последователей на собственный своеобразный путь[3].

Олифант имела в виду влияние «Джейн Эйр» Бронте на развитие жанра романа в XIX веке. Но мы также можем