Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

должны посещать баню три раза в месяц. Так как жилищная проблема была трудноразрешимой, появились коммунальные квартиры. Иногда случалось так, что хозяйка должна была жить вместе со своей прислугой в одной комнате. И это было нормой организации жилищного дела – причем, не только в годы «военного коммунизма», но и на всем протяжении советской власти.

Любая революция порождает конфликт политических символов, которые становятся важнейшим инструментом политической мобилизации. «В эпохи социальных революций идут поиски новых форм социальных связей, обеспечения социального единства на иной основе. Сознание этих периодов тяготеет к повышенной семиотичности, «знакомании» (12, c. 9). Символы становятся индикатором влияния властных структур, разнообразных субъектов политического процесса. Такие символы возникают еще до революции – в виде традиций, ритуалов, и непосредственно символов в революционном подполье. Это, в первую очередь, флаги, знамена, гимны, наградная система военной символики, язык. Во время Февральской революции старших по званию надо было называть с приставкой «господин». Постепенно это слово стало табуироваться. Вместо него основным обращением стало слово «гражданин». Но в ходе революции становится слово «товарищ», которое противопоставлялось «буржуям», врагам. Возникает «игра языков и дискурсивных практик». Сюда же в систему символов входят предметы, тексты, музыкальные произведения, жесты и др. Так, «буквы алфавита в разные периоды приобретали роль политических символов». Такие символы, как правило, многозначны и становятся «неотъемлемой частью формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой политической общности» (12, c. 7), выполняя разные функции. Это – идентификационная функция, демонстративная функция, олицетворяющая иерархическую систему власти. Это также функция мобилизации и легитимации тех субъектов, которые их используют. Это также компенсаторная функция, проявляющаяся например, в переименовании улиц и городов. К ним присоединяется коммуникативная функция, в которой фотографии, кино, звукозапись и политические ритуалы становятся символами идеологической информации, которую знают и декодируют их адресаты (12, c. 8).

Возникают такие символы в преддверии революции. Так, в России была создана развитая система политических символов в революционном подполье. «Марсельеза была изменена П.Л. Лавровым в 1875 году и эта «Новая Марсельеза», стала гимном революционного движения. Во многих революционных манифестациях использовали и песню «Смело, товарищи, в ногу». Впоследствии «Рабочая Марсельеза» стала восприниматься как гимн России. Но многие социалисты противопоставляли этот гимн как символ буржуазной революции пролетарскому «Интернационалу». «Марсельеза» все же оставалась общереволюционным гимном. Вместе с ней было выработано множество ритуалов и символов, которые стали широко известны в революционном подполье. Они стали широко использоваться во время Февральской революции как акты массового политического движения.

Именно во время Февральской революции складывается советская геральдическая система. Государственные гербы царской власти в этот период уничтожались как «символы старого режима». Изображение двуглавого орла теперь воспринималось как новый государственный герб и появилось на денежных знаках. Трехцветный флаг воспринимался как «старорежимный», императорский гимн был отменен. Следует отметить, что моряки, присоединившись к отрицанию старых символов, остались верны Андреевскому флагу, хотя сигналом к революции был поднятый на мачтах красный флаг.

Во время Февральской революции красный флаг рассматривался как государственный символ. Он имел множество значений – как «символ жизни», «символ свободы», «символ нового строя» и даже как интернациональный символ. Такое его прочтение отразилось во многих песнях и стихотворных текстах. В 1918 году красный флаг стал флагом Российской республики с надписью «Российская Советская Федеративная республика». Широко получило распространение на ношение красных бантов. Образ Свободы воплощался в виде прекрасной женщины. Герои революции изображались с разорванными цепями, развевающимися знаменами, со щитами и мечами под восходящим солнцем (28, c. 118).

Революционная символика повлияла на массовую культуру. Политизировались досуг, театр, когда обычные спектакли превращались в манифестации, кинематограф, в котором названия фильмов цитировали революционные песни. Хоры пели «Памяти павших», «Эй, ухнем», «Марсельезу». Широкой популярностью пользовались митинги-концерты. Весна 1917 года стала временем «порнографического взрыва»: в карикатурах и низкопробной литературе получает распространение «распутиниада», в которой обыгрываются любовные утехи Гришки Распутина (31).

Революция предполагает наличие «праздников свободы». Эти «праздники революции» и «дни свободы» сменяли стихийные демонстрации. Одним из важных элементов таких праздников были панихиды о павших, похороны жертв революции, пение революционных песен. Выступая против старой власти, демонстрации свергали центры этой власти и символы старого режима. Мобилизующую роль играла «Марсельеза», красные флаги. Истоки празднеств усматривали в традициях русских балаганов и народного театра, а также западноевропейского карнавального празднества. К. Шлегель видел в советских празднествах революционно поры «совместное детище и творение «философа – символиста, революционного рабочего и Петрушки» (21, c. 13). При этом использовался опыт празднеств Великой Французской революции. Возникала новая кодировка окружающего мира после Октябрьских событий, стремясь легитимизировать власть большевиков. Возникала новая мифология празднеств, зачастую не соответствовавшая реальным историческим событиям – как, например, «Штурм Зимнего дворца». Создавались пособия по проведению массовых праздников и демонстрации. Во многом они повторяли опыт рабочих маевок, сходок и демонстраций 90-х гг. XIX в. Эти демонстрации вызывали ассоциации с крестными ходами, хотя не всегда учитывали вкусы простых людей. Впоследствии такие демонстрации были забыты. Но потом появились демонстрации с портретами вождей вместо икон. Венгерский автор Рене Фюлеп-Миллер писал, что искусство Октября, в особенности театр, носило агитационный характер и «если бы большевики не прибегали в своей пропаганде» к искусству, «то распространение коммунизма не было бы столь масштабно»(37, цит. по: 21, c. 4). Однако вскоре возникла жесткость оценок и репрессивные меры. Еще А.И. Мазаев в книге «Праздник как социально-художественное явление» (М., 1978), показал, что на первом этапе советской культуры праздники 1917–1919 гг. «рассматривались по преимуществу как средство социальной манипуляции» (21, с. 5). Праздники стали формой самовыражения нового режима. Как показал Р. Стайс, «большевики, хорошо понявшие систему символов в новом революционном порядке, в течение года создали новую символику и систему ритуалов» (39, цит. по: 21, c. 7). Использовалась «символика света и огня, цвета, слова, символические действия, символика тела и другие» (21, c. 7). Праздники были связаны с мировоззрением русской интеллигенции и с мировосприятием русского крестьянства.

Праздники, праздничное убранство и декор в Москве и Петрограде отличались. В Москве, как национальном центре, превалировали черты национального мистицизма и, по мнению некоторых исследователей, здесь стал формироваться культ Ленина. В Петрограде же доминировали эклектизм и космополитизм. К концу 20-х гг. массовые празднества сходят на нет, вытесняясь митингами и демонстрациями.

После Февральской революции борьба против старых символов становилась борьбой за власть. Снимались портеры царя, памятники им были демонтированы – в Екатеринославле, Нахичевани, в Екатеринбурге. Уничтожались статуи Александра II. Все они назывались «идолами свободы». При этом одни представители интеллигенции выступали против охраны памятников – например, писатели Ф.К. Сологуб, А.В. Амфитеатров. Но были и защитники старых памятников – М. Горький, А.