Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

Иордана (Romana. 358) о том, что Алатар и Руфин “бывали часто побеждены, часто осмеяны им (Виталианом — Е. Г.) и часто презираемы” наводит на мысль о службе Руфина в качестве одного из комитов фракийской походной группировки. Думается, что император в известной мере подчеркивал свое доверие фракийскому офицерству назначением знакомого им командира.

Второй и третий мятежи Виталиана самым непосредственным образом отразились на военной элите империи. Новые назначения потребовались не только для Фракии, но и для презентальных сил. После пленения Ипатия император сделал презентальным магистром другого своего родственника Иоанна (Ioann. An. fr. 214е. 13), который, видимо, в конце V в. занимал пост магистра Иллирика. Не исключено, что он участвовал в качестве magister vacans в персидской войне 502–506 гг., поскольку он, как и Патрикий, был дружен с Виталианом, но после установления мира на восточной границе был частным лицом. Назначение его презентальным магистром в 514 г. следует все же рассматривать как “пожарный вариант”, когда император изыскивал возможность решения конфликта переговорами. Для этой роли и подходил Иоанн; дальнее же его родство с Анастасием вовсе не было существенным фактором при его чинопроизводстве. Очевидно и то, что магистерий Иоанна был почетным, т. к. в столь сжатые сроки восстановить потерянную Ипатием армию было невозможно: даже если цифры несколько завышены, известно, что из 80 тыс. воинов Ипатия 60 тыс. пали в бою (Ехс. de insid. 145). Отказ Иоанна выступить против Виталиана (Malala. 404) повлек за собой лишение его магистерского ранга.

Необычность ситуации, когда мятежники в третий раз стояли под столицей, проявилась в назначении командующим экс-префекта претория Марина, никогда прежде не бывшего военачальником (PLRE. II. 726–728). И то, что Марин фактически на время опалы Патрикия исполнял обязанности презентального магистра, говорит о полном отсутствии влияния высших военных на императора. Не случайно в связи с этим, что борьбу за престол после смерти Анастасия начали гражданские чиновники. Из офицеров центрального военного аппарата в этот кризисный период, вне сомнения, резко повысил свой личный престиж лишь комит экскувитов Юстин. Его успешные, хотя и не решающие, действия против мятежников в известной мере позволили ему стать через три года основным кандидатом на престол от военных.

В первое время после победы над Виталианом во фракийском магистерии сохранялась напряженная обстановка, которая, впрочем, была быстро ликвидирована умелыми действиями Руфина. Основные усилия он направил на раскол союзников Виталиана: подкупив одного из гуннских вождей Тургуна, он схватил гота Тарраха, убийцу магистра Кирилла, и передал для казни (Ioann. Ant. fr. 214e. 18). Где находился после поражения сам Виталиан, остается лишь догадываться. Утверждение, со ссылкой на Евагрия, что с остатками своей армии он три года спокойно прожил в Анхиале[360], вряд ли верно. Евагрий (у других авторов сведения отсутствуют), например, не уверен в достоверности сообщаемой им информации: “Говорят, что Виталиан некоторое время провел в Анхиале…” (Evagr. III. 43). Скорее после краткой остановки в Анхиале он где-то скрылся; во всяком случае, трудно поверить, чтобы правительство в течение трех лет терпимо относилось к остаткам мятежной армии в стратегическом тылу столицы. Нет сведений также о том, что предпринимались попытки восстановить корпус государственных федератов. На нежелание Анастасия сделать это указывает факт ослабления обороны Фракии вплоть до того, что в 517 г. анты[361] прорвались к Адрианополю, где разбили войска под командованием Помпея (Iord. Romana. 336), которого император, видимо, спешно назначил magister vacans.

Бурные события балканского региона практически не затронули офицерство восточного магистерия. “Военная” информация об относительно мирном периоде в восточных провинциях скудна: источники фиксируют лишь наиболее значимые события. Отсюда и сведения о руководстве восточного магистерия незначительны. Известно, что после заключения мира с Кавадом магистром Востока был колх Фарасман, но неясно, до какого времени. Учитывая, что Фарасман был ревностным и лояльным служакой, не исключено, что Анастасий счел необходимым не менять его (напомним аналогичный пример с Патрикием) долгое время, видимо, вплоть до появления на Востоке Ипатия. Очевидно, император вновь решил дать племяннику возможность приобрести публичный авторитет, на этот раз в спокойном регионе, назначив его магистром Востока и поручив одновременно урегулировать ряд церковных проблем (PLRE. II. 579; 843).

Итак, вновь приходится констатировать, что и при Зеноне, и при Анастасии о преемственности в развитии военной знати говорить не приходится: военная верхушка сменилась полностью за этот период несколько раз. Родственные связи в ее среде не были нормой, но скорее исключением, во всяком случае, не влекли за собой тенденцию к возникновению особого политически привилегированного социального слоя. Напротив, родственные связи высших военных, имевших даже косвенное отношение к правящей фамилии, становились и обузой для государства, и одной из предпосылок их истребления. Личные амбиции тех из них, кто в глазах имперского населения обладал хотя бы какими-то правами на престол, провоцировали локальные политические кризисы, само возникновение которых стало показателем деформации основных принципов позднеантичной государственности и постепенного усиления авторитарности имперской власти. Ухудшение экономической ситуации, отразившейся на комплектовании армии, на фоне обострившихся внешнеполитических противоречий заставило быстро изыскивать альтернативные источники пополнения войск, что не могло не сказаться на положении высшего офицерства империи. В 70–90 гг. правящая элита, апробировав в качестве военной верхушки исавров, вновь вернулась к практике использования на ключевых постах армейского руководства империи выслужившихся при помощи персональных качеств офицеров, что вновь закрывало путь к формированию устойчивых магистерских династий. Однако возрождение магистратской модели командования не сделало ее единственной и доминирующей, поскольку переход к формированию войск на преимущественно наемнической основе потребовал от правительства дополнительных мер по контролю за армией, что привело к своего рода экспериментам Анастасия в кадровой политике. Наметились изменения и в самих институтах армейского командования (возникновение экстраординарных постов), осложнившие поиск точных ориентиров в персональной политике. В целом установка была сделана уже Львом I на преданность в ущерб профессионализму и государственным интересам, быстро приведшая к вызреванию фамильно-династийной модели военного руководства как альтернативе модели магистратской. Фамильная же политика в формировании военной элиты империи была плохо совместима с принципами конституции Константина I. Все эти противоречивые и по своей сути противоположные тенденции высшего военного администрирования, сложившиеся в конце V в., достались в наследство Юстиниану I, и поэтому представляется, что многие реформы императора и его персональная кадровая политика могут быть лучше поняты именно с учетом их реальной эволюции.

РАННЕВИЗАНТИЙСКАЯ ВОЕННАЯ ЗНАТЬ ПРИ ЮСТИНЕ И ЮСТИНИАНЕ

После неожиданной смерти Анастасия, не имевшего прямых наследников, правящей верхушке предстояло совершить выбор императора в довольно нетрадиционной ситуации. Фактически впервые в ранневизантийской истории не только отсутствовал сильный легитимный лидер, но и не было достаточного политического равновесия